Детишки визжали и брызгались водой, и к их радостным воплям вполуха прислушивался взрослый мужчина, дремавший на травке поблизости и наслаждавшийся покоем мирного летнего дня; он старался не думать о предстоящей в понедельник тяжелой работе на ферме, что находилась у излучины реки. В поднебесье пробормотал что-то коршун-рыболов, соловьи продолжали свой бесконечный пересвист в кружевной листве мимузопса, радостно галдели дети да монотонно гудели пчелы.
Самая старшая, четырнадцатилетняя девочка в свободном, прилипающем к мокрому телу платье, казавшемся белоснежным в ярком солнечном свете, держала в руках половину арбуза и показывала, какой он спелый, младшим ребятишкам, которые никак не желали ее слушаться, однако теперь, заметив арбуз, один за другим начали вылезать из реки, надеясь получить вознаграждение. Голый малыш как раз зашел в воду по пояс, когда акула повернула к нему, однако карапуз, видно, решил не быть последним на пиру юных пожирателей арбузов и так поспешно бросился к берегу, что даже шлепнулся в мелкой янтарной воде. Акула тут же развернулась, мелькнув серо-голубым боком и белым брюхом, однако заметил хищницу только коршун-рыболов, который внимательно следил за разрезавшим воду треугольным плавником, потом он решил опуститься пониже и рассмотреть плавник повнимательнее.
Паря в теплом потоке воздуха, коршун проследовал за акулой до самого устья реки и только тогда повернул прочь, а хищница нырнула на глубину и поплыла на восток, хорошо помня путь в родные места и зная, что если идти вдоль берега, то в итоге непременно приплывешь в теплые тропические воды, находившиеся сейчас в трех тысячах километров от нее.
Три весенних месяца Меченый провел в заливчике неподалеку от устья Гоукаммы и практически не замечал, как толпы отдыхающих начали собираться в водах залива и на его берегу, вот только на мелководье он чувствовал порой какой-то странный запах. Однажды, подплыв совсем близко к берегу, Меченый попал в движущийся лес странных белых стволов почти такой же толщины, как и он сам; а потом два ствола пронеслись мимо него, подняв множество пузырьков воздуха.
Меченый видел, как мелькнули белые ступни, и даже подплыл поближе, чтобы проверить, не съедобные ли они, надеясь к тому же, что весь этот шум вспугнет со дна парочку морских языков, однако не выдержал и повернул назад, когда чужой запах и колебания воды стали чересчур сильными.
Проплывая мимо прибрежных скал, вся поверхность которых была усыпана телами крупных, похожих на черепах существ, Меченый схватил кусочек рыбьего мяса и снова ощутил, что странная, неестественная сила куда-то тянет его, причиняя боль в голове, точнее, во рту, однако на этот раз тянули его пугающе сильно, и он судорожно рвался на глубину, потом еще и еще, пока отчаянные попытки спастись совершенно не измотали его. Неведомая сила продолжала неумолимо тащить его назад, к берегу, откуда он только что приплыл. Волны, плескавшиеся у скал, поднимали облачка песка и заставляли морские водоросли колыхаться, а загадочная, хотя теперь уже знакомая Меченому сила все тащила его в мутной воде, заставляя терять равновесие и налетать на камни, пока он не оказался там, где ржавел разукрашенный мидиями и рачками старый дизельный мотор. Он невольно сделал круг возле непонятного предмета и, задыхаясь, лег с ним рядом на песок, однако же сразу почувствовал, что болезненные рывки во рту прекратились. Для Меченого здесь было слишком мелко, каждая волна неприятно толкала его, приподнимала, забивала песком жабры, так что, немного восстановив силы, он решительно повернулся, намереваясь уплыть на глубину, но оказалось, что та сила держит его, будто на привязи, у этой скалы. Тогда он в панике заметался и заметил, что над ним, на торчавших из воды камнях, что-то движется в нестерпимом сиянии. Сперва одна белая колонна погрузилась в море с ним рядом, потом вторая, и вместе с ними в воду проникло некоторое количество воздуха, тут же начавшего пузырьками подниматься вверх, соединяясь с морской пеной.
Меченый рванулся что было сил, и то, что привязывало его к этому месту, вдруг исчезло, возник странный звук, от которого у Меченого зазвенело в голове, и уже следующая волна помогла ему, свободному теперь, уплыть прочь, и он, несомый волной, вскоре оказался в безопасности, на глубине, и тогда уже поплыл в полную силу.
Акула уловила сигналы тревоги, исходившие от попавшегося на крючок горбыля, и повернула в его сторону. Плыла она очень быстро, ее гнал охотничий азарт. На глубине у того берега, где Меченый схватил наживку, хищницу обуяло нетерпение — она прямо-таки чувствовала в воде вкус страха, однако никого не обнаружила и тогда, желая во что бы то ни стало поймать добычу и свирепея от голода, быстро спустилась по реке к морю, где на мелководье было полно купающихся.
Глубина здесь была не более метра, а вода походила на лимонад из-за множества взбитых целым лесом человеческих ног пузырьков воздуха. Акула проскользнула между людьми и развернулась, готовая схватить добычу. Ее верхняя челюсть выдвинулась вперед, сравнявшись с нижней, треугольные зазубренные клыки щелкнули — причем с такой силой, что могли бы раздробить кость любой толщины, — и акула, схватив и проглотив добычу, совершила последний круг в кроваво-красном, все шире расплывавшемся в воде облаке, отрывая и глотая куски человеческой плоти.
Рыболов на скале с безутешным видом все еще смотрел в расселину меж скал; крепкая удочка с обрывком лесы все еще дрожала в его руке, а в другой руке он все еще держал снятую с головы шляпу. Одетый в шорты цвета хаки и тряпичные сандалии, он был типичным фермером из отдаленных северных районов — об этом свидетельствовали и белая, незагорелая полоса на лбу, вечно прикрытому от солнца шляпой, и темно-коричневый загар ровно до локтей, где кончались рукава закатанной рубашки, и остальное странно белое, совершенно незагорелое тело. Двое более молодых его спутников тоже во все глаза смотрели на воду, словно загипнотизированные, и молча отжимали промокшие штаны.
Наконец первый рыболов воскликнул:
— Черт побери, я ведь почти поймал его! Жаль, проклятая волна помешала!
— Да, еще бы чуть-чуть, и все, — откликнулся второй, — Говорил я, надо острогу было захватить!
— Отец считает, что если взять с собой острогу, то уж точно ничего не поймаешь. Вот чертова рыба! Только хвостом плеснула и ушла!
— Да, я тоже видел. Как ты думаешь, сколько в ней было?
— Фунтов сорок, а может, и все шестьдесят.
— Ну да! Значит, к вечеру все сто будет.
Оба вскинули головы и посмотрели в сторону пляжа — оттуда вдруг донеслись странные пронзительные вопли и стоны, словно в муке кричало некое многоголосое существо; так кричат порой стаи чаек над морем, только сейчас было куда страшнее. Купающиеся врассыпную лезли на берег, толкаясь локтями и стремясь поскорее оказаться на суше; они поднимали тучи брызг и были похожи на охваченное паникой стадо животных. А вдалеке, за полосой прибоя, по-прежнему мирно скользили, позванивая на ветру, ярко окрашенные паруса виндсерфинга да взлетали на гребнях пенных волн водные лыжники.
Загорающие один за другим сперва приподнялись, опираясь на локти, потом вскочили на ноги, однако продолжали стоять тесными группками и глядеть на выбегавших из моря людей, готовые присоединиться к их толпе, а из ресторанов и нагретых солнцем кемпингов в одиночку и парами на пляж уже стекались любопытные, желая выяснить, что происходит, и неожиданно став свидетелями ужасных событий.
А сама акула уже неторопливо плыла вдоль пляжа на восток; сил у нее заметно прибавилось, она отлично закусила и наконец избрала нужное ей направление. Хищница обогнула мыс в тридцати километрах от пляжа, где высились каменные утесы, похожие на башни неприступной крепости, и где каждая подводная скала представляла собой отдельный мирок пестрых рифовых рыб — серебристых, черных, красных, — которые при приближении акулы тут же спешили скрыться. Однако акула не обратила внимания на эту мелочь: она вся была сейчас во власти зова крови и стремилась на север, в родные края.