Джин Мэннион послали за Полом Стандером, местным егерем, и ей удалось успешно решить эту трудную задачу после многочисленных звонков по телефону, когда она отловила Пола у приятеля, с которым он проводил воскресный вечер, и привезла в деревню. Все уже были в сборе, и вытоптанная площадка у деревенских ворот напоминала автомобильную стоянку, где в беспорядке были разбросаны машины любых размеров и образцов. Там же стоял и белый фургон «скорой помощи» с красным крестом, и только когда медики в сопровождении полицейского микроавтобуса увезли труп, толпа начала расходиться. Тернер испытал огромное облегчение, когда подъехала Джин и с ней одетый в егерскую форму Стандер. То, что он тогда пообещал сержанту Боте, имело целью всего лишь успокоить полицейского. Бота — хороший полицейский и хороший друг, однако леопард-людоед был явно не по его части; и тем не менее он бы ни за что не оставил Тернера в одиночку охотиться на страшного зверя.
Теперь же, когда объявился Стандер, ситуация вновь оказалась под контролем, и Бота вздохнул с облегчением, хотя и по иной причине, чем Тернер. Джон Эвери давно уже требовал, чтобы и его включили в труппу ночного наблюдения; того же требовал и Кампмюллер, но Тернер проявил удивительное упрямство, заявив, что на дереве едва хватит места для двоих, а о четверых и говорить нечего. И он и Стандер отлично понимали, что четыре человека — это просто смешно: слишком много шума и слишком мало толку, и все-таки с благодарностью отнеслись к предложению Эвери и Кампмюллера. Мужчины вместе в поте лица трудились над устройством некоего подобия помоста на ветвях дерева; Джин дважды ездила — один раз к себе домой и один раз в дом Кампмюллера — за фонариками, за белой тесьмой, за синтетической лентой, за новыми батарейками, за термосом с кофе, за бутербродами, за плоской фляжкой с бренди.
— Будь осторожен, Клиф, — сказала она на прощанье, — и приходи утром завтракать.
Наконец они остались вдвоем среди длинных лесных теней, отбрасываемых закатным солнцем, слушая вечернюю песенку ткачика, нежную и рассыпавшуюся в зарослях тихим смехом.
По уговору оба работали молча, объясняясь знаками. Тернер прикрепил полоску белой тесьмы к прицельной планке своего дробовика, а под ружьем — маленький электрический фонарик. Стандер повесил второй фонарик на ветку у себя над головой и, несколько раз перевесив его, наконец остался доволен: теперь луч света должен был падать примерно в центр того участка, где лежала мертвая собака. Через некоторое время все было сделано, оставалось только вертеться на жестких досках с криво вбитыми в спешке гвоздями, надеясь все-таки отыскать такое положение, в котором можно было бы сносно скоротать ночь. Вечерние сумерки сомкнулись вокруг них, точно дымное облако, задолго до того, как солнце окончательно село. Наступило такое безветрие, что на деревьях не шевелился ни один листок. Винтовка 0,308 калибра, принадлежавшая Стандеру, была заряжена; дробовик Тернера тоже; предохранители спущены, ибо даже самый слабый металлический щелчок мог оказаться чересчур громким. Тернер вдруг принялся дышать широко открытым ртом — ему казалось, что так удастся заглушить бешено бьющееся сердце и лучше слышать; потом он высунул язык и скорчил рожу Стандеру, желая пояснить, что его идиотический вид отнюдь не случаен. Тот буквально скис от смеха и какое-то время беззвучно корчился, так что на глазах у него выступили слезы. Боясь упустить успех своего клоунского представления, Клиф хотел уже снова скорчить Полу рожу, но тут неподалеку от них коротко взревел бушбок.
После этого секунд на десять воцарилась полная тишина, а потом обычные ночные шумы и шорохи возникли снова, точно напоминая, как много вокруг иных живых существ, занятых своими делами. Оба дышали тяжело, хотя Стандер — значительно тише. Тернер чувствовал, как дрожит от напряжения его палец на спусковом крючке. Медленно, куда медленнее, чем все остальное в их прежней жизни, текли минуты, отмечаемые светящимися стрелками наручных часов. Такое нервное напряжение нельзя было выдержать более четверти часа, тем более что они замерли, застыли как статуи на своем помосте. У обоих это был первый подобный случай, и им все еще не верилось, что они имеют дело с кем-то более опасным, чем обычный расхулиганившийся хищник, который непременно упадет мертвым на землю вслед за вспышкой огня и грохотом выстрела, стоит ему коснуться приманки. Когда натянутые до предела нервы немного успокоились, Тернер в который уж раз принялся мысленно сортировать известные ему события на вполне реальные, возможные и непременно связанные с последствиями. Этот леопард-калека был достаточно голоден, чтобы схватить собаку чуть ли не посреди деревни; к тому же собака сидела на цепи рядом с домом.
Возможно, человека он убил просто случайно, от страха, оказавшись во власти инстинкта, а потом, обнаружив это, уволок свою жертву прочь и сожрал. Очень и очень похоже, что в итоге это окажется всего лишь единичным случаем людоедства, хотя чисто формально этого зверя теперь следовало действительно считать людоедом. С другой стороны, была вероятность, что леопард, обнаружив другой, относительно легкий объект охоты, непременно нападет снова при первой же возможности, а пока будет придерживаться обычной диеты. Тернер понимал, что это может привести к весьма сложной ситуации — как в плане выслеживания опасного зверя, так и в плане кровавой мести со стороны людей всем леопардам вообще, обитающим в данном регионе. Возможно также, что черный леопард болен бешенством, хотя Тернер хорошо знал: зверь, обнаруживающий явные признаки водобоязни, непременно умирает в течение недели, а со времени первого нападения на лесников прошло уже больше полутора месяцев.
В быстро сгущавшейся тьме лицо Пола Стандера было едва различимо и казалось бледным, расплывшимся пятном в завесе густой листвы, разделявшей их. С поляны, где лежала мертвая собака, не доносилось ни звука, а значит, леопард еще не приступил к трапезе, ибо те звуки нельзя было бы спутать ни с чем. Тернер почувствовал, как по спине пробежал холодок страха; душа застыла от суеверного ужаса, когда он подумал, как гибкий черный зверь, прижав к змеиной голове уши, крадется безмолвно в ночи — зрачки глаз предельно расширены, когти спрятаны в подушечки огромных лап, ступающих чуть косолапо и удивительно мягко, совершенно неслышно. Будучи зоологом, Тернер понимал, что черный леопард ни в чем не отличается от прочих представителей своего семейства, за исключением случайно проявившегося гена меланизма, и тем не менее даже он не мог полностью освободиться от ощущения, что черный цвет всегда связан с особой опасностью, со способностью вести себя иначе, чем другие, со сверхъестественной храбростью и силой, с колдовством, со Злом. Однако не только от этого пробегали у него по спине мурашки: мысль о реально существующем леопарде-людоеде, о хищнике, который любой другой добыче предпочитает людей и для того тщательно изучает их повадки, отлично понимая, сколь беззащитен перед ним человек и какой страшной может стать людская месть, не давала ему покоя. Он, так или иначе, остался всего лишь обычным хищником, однако изменившим своей привычке питаться четвероногой дичью, предпочитая дичь более крупную и двуногую, и теперь представлявшим собой смертельную опасность для людей, способным поселить в душе любого из них атавистический ужас. Занимаясь леопардами, Тернер прочитал практически всю доступную ему литературу, посвященную им. Не таким ли был леопард-людоед из Северной Индии, убивший четыреста человек? А в Африке, значительно ближе к его родному дому, хотя и на две с лишним тысячи километров севернее, на реке Замбези, леопард за один лишь год убил тридцать семь человек. Но здесь-то, на самом юге, этого просто не могло быть, уверял он себя. И снова спрашивал: а почему, собственно, нет?
Оба мужчины, словно соревнуясь друг с другом в неподвижности и молчании, оборачивались друг к другу только для того, чтобы кивнуть или показать взглядом, что слышат каждый шорох внизу на поляне, слева от их дерева. Впрочем, это могли быть, например, генетты, привлеченные запахом приманки, или мангусты. А ведь ночь еще только началась! Тернер вздохнул: придется все же переменить положение — его мочевой пузырь вот-вот лопнет. Вдруг Стандер каким-то странно задушенным голосом вскрикнул и стал резко заваливаться назад, потом схватился за ветку, дерево и настил сильно встряхнуло, оглушительно выстрелило заряженное ружье, и Тернер, чуть не слетев со своего помоста, уставился прямо в глаза черному леопарду. Он успел увидеть перед собой лишь сверкающие глаза, белые клыки и почувствовать смрадное дыхание зверя, когда понял, что леопард взобрался на дерево и уже вцепился одной лапой в спину Стандера, а другую занес для удара. Тернер изо всех сил ударил хищника прикладом.