Карета скорой помощи, которая везла женщину из Миле в Академическую больницу в Уппсале, застряла в Грючоме из-за снежных заносов. Женщина была в тяжелом состоянии, и ей нужно было срочно оказать медицинскую помощь. Никому из врачей добраться до Грючома не удалось. Пришлось обратиться за помощью к авиации, но пока что ни один вертолет не прибыл на место происшествия. Два огромных грузовика, совершающие дальние междугородные рейсы, застряли на дороге в Уттрэ и блокировали все движение. Все утро бушевала метель и непрерывно шел снег. Произошло множество столкновений: из-за метели водители не видели идущих впереди машин.
Уже после того как я ушел из студенческого клуба, метель стала постепенно затихать. Ветер немного ослабел, и снег больше не падал такой сплошной стеной, как раньше. Я вышел из Йернбругатан и направился к Бринкманам. В дверях я столкнулся с тетей Эллен. Она собиралась уходить. Пока я снимал галоши в передней и аккуратно, как пай-мальчик, ставил их под вешалкой, мы обменялись с тетей несколькими содержательными фразами об этой ужасной метели. Потом я прокрался в комнату Ульрики. Она лежала на кровати и читала. Увидев меня, она приподнялась. Ее белокурые волосы были распущены и спадали на плечи. Она была ненакрашена. На ней были хлопчатобумажные клетчатые брюки и куртка в голубую, белую и синюю полоску. Туфли валялись на полу.
Я сел возле нее на широкую роскошную кровать и взял две сигареты с ночного столика. Я зажег обе и одну из них сунул ей в рот.
— Что ты читаешь? — спросил я.
— Рабле, — ответила она. — Точнее, рассуждения Панурга о браке.
— Это интересно?
— В конце января я сдаю Ренессанс.
— Знаю. Но я спросил, нравится ли тебе Рабле.
— Нравится.
Но, очевидно, он уже ей разонравился. Она закрыла книгу и отложила в сторону. Это была довольно толстая книга, в восьмую долю печатного листа.
— И это все, что ты можешь сказать о Рабле? — ехидно спросил я. — Ведь ты будущий филолог!
— Но сейчас не семинар по истории литературы.
— А разве ты пытаешься думать только на семинарах?
Взяв книгу со столика, я поднялся и подошел к окну. Перелистал ее. Она была иллюстрирована рисунками Дорэ.
— С какой ноги ты сегодня встал? — спросила она, по-прежнему лежа на постели.
— Не помню. И во всем наверняка виновата эта проклятая метель.
Я отвел взгляд от книги и стал смотреть в окно на университетский парк. По арктическому ландшафту, со всех сторон окружавшему Эрика Густава Гейера, ковыляла, согнувшись в три погибели, тетя Эллен. А Гейер стоял, заложив руки за спину, прямой и невозмутимый, как всегда. Только на голове у него появилась белая шляпа.
— Иди сюда и садись, — сказала Ульрика. — Ты что, прирос к окну?
— Где старик? — спросил я.
Все пространство между университетом и Густавианумом превратилось в бескрайнюю белую пустыню. Среди этой бескрайней белой пустыни тетя Эллен казалась маленькой черной точкой. Она двигалась в направлении на юго-восток. Еще несколько секунд — и она исчезнет.
— Я не люблю, когда ты называешь его «старик»!
— Ты сама называешь его «старик».
— Это совсем другое дело, — сказала она.
Я положил книгу на ночной столик и сел возле нее. Она прижалась ко мне и обняла меня за шею.
— Где старик? — упрямо спросил я.
— Он в Юридикуме, — ответила она.
Она поцеловала меня. Я поцеловал ее. Мы целовали друг друга. Она прижималась ко мне все сильней и сильней.
— Он не вернется раньше полудня, — сказала она.
— Мне бы не хотелось, чтобы старик вдруг ввалился сюда, когда я лежу в постели с его дочерью, — сказал я. — В отличие от тебя я еще сохранил способность смущаться.
— Ты меня любишь? — спросила она.