— Что вы знаете о харофине? — спросил он.
— О харофине? — переспросил Герман. — Что это такое?
— Вот об этом я вас и спрашиваю, — спокойно сказал Харальд.
— Это не тот самый крысиный яд, которым отравили Манфреда?
Харальд утвердительно кивнул.
— Больше я ничего о нем не знаю, — признался Герман.
— Какая на вас была верхняя одежда, когда вы пришли в «Альму» во вторник утром?
Герман стал вспоминать.
— На мне было пальто, — сказал он. — Я повесил его в вестибюле.
— И все? — спросил Харальд.
— Я почти никогда не надеваю шляпу, — сказал Герман.
— Галоши?
— Ну конечно. Галоши.
— Они у вас здесь? — спросил Харальд.
— Разумеется, а где же им еще быть? Они стоят в передней.
Вальграв принес галоши. Это были совершенно обычные галоши без всякой метки. Герман носил обувь сорок второго размера.
— Вы уверены, что это именно ваши галоши и вы ни с кем не поменялись случайно?
Герман внимательно осмотрел галоши.
— По-моему, это мои, — сказал он. — Но ведь когда речь заходит о галошах, всегда возникают какие-то сомнения.
— Еще один вопрос, — сказал Харальд. — Сколько сейчас времени по вашим часам? Только точно.
Герман недоуменно посмотрел на него и пожал плечами.
— Сейчас одиннадцать часов двадцать четыре ми путы и… тридцать секунд, — сказал он.
— Ваши часы отстают на пять минут, — сказал Харальд. Вы проверяли их вчера?
Этого Герман так и не смог вспомнить. Напоследок Харальд спросил его, не рассказывала ли Мэрта чего-нибудь такого, о чем она предпочла умолчать во время следственного эксперимента. Герман сказал, что ничего особенного она не рассказывала. И сам ничего не мог прибавить к тому, что было уже всем известно.
Как и всегда немного витиевато, Харальд поблагодарил Германа за помощь, которую тот оказал следствию. Далее он выразил сожаление по поводу того, что допрос был слишком продолжительным, и удалился в сопровождении Вальграва, который обернулся в дверях и бросил последний взгляд на Дафниса и Хлою. Герман снова опустился в кресло, откинул голову на спинку и закрыл глаза. Я молча смотрел на него.
— Каким образом у тебя оказался ключ от подъезда, где живет Эрик Берггрен? — спросил я.
— Очень просто, — ответил он. — Сначала я не знал, что это за ключ. Я нашел его среди вещей Мэрты вчера вечером. И решил попробовать его при первом же удобном случае. Оказалось, что он подходит к дверям дома, где живет Эрик Берггрен. И тогда я, конечно, подумал, что она у Эрика. Потому что у него горел свет.
Герман по-прежнему сидел все в той же позе.
— Ты тоже думаешь, что я убил Мэрту? — спросил он, не открывая глаз.
— Я? Ну что ты… как ты мог подумать… — запротестовал я. — Откуда мне знать…
— А твой брат думает, что убийца я. Я видел это по его лицу.
Я попытался протестовать, но Герман перебил меня.
— Я не убивал ее, — сказал он тихо. — Как я мог ее убить? я любил ее.
Я долго молчал.
— Чем я могу тебе помочь? — спросил я наконец.
— Ничем, — ответил Герман. — Теперь иди домой. Спасибо, что зашел. А я буду работать.
Я удивленно взглянул на него.
— Я должен работать, — добавил он.
Он встал и проводил меня до дверей.
14. Бруберг
Когда Биргит вернулась домой после занятий в семинарии, она сказала:
— Сегодня тебе придется пообедать одному, Эрнст. А я пойду к Анне-Лизе.
— В таком случае я пойду в ресторан, — ответил я.
— Не наешься там какой-нибудь дряни и не пей слишком много!
— У меня нет никакого желания пить, — ответил я. — По крайней мере сегодня!
О том, что Биргит пойдет к Анне-Лизе Лундберг, они договорились заранее. Биргит сама предложила ей свою помощь, так как перед похоронами всегда нужно успеть сделать массу всяких неотложных дел. Вечером она сошьет для Анны-Лизы траурное платье. Биргит любит шить. Как правило, она шьет себе платья сама, а нередко обшивает и своих подруг. И надо сказать, весьма успешно.
Квартира Лундберга находилась в новом доме на Лютхагсеспланаден. Анна-Лиза была дома одна. Детей она отправила к своим родителям. У нее был измученный вид, но держалась она очень хорошо. Анна-Лиза Лундберг была не из тех, кто любит говорить о своем горе. Она настояла, чтобы я остался и выпил кофе. Биргит помогла ей накрыть на стол. Тем временем я зашел в кабинет Манфреда. Вдоль стен тянулись рядами книжные полки, на которых стояли главным образом книги по юриспруденции. Ведь Анна-Лиза тоже получила юридическое образование. На огромном письменном столе царил идеальный порядок. По обеим сторонам стола лежали аккуратные кипы бумаг примерно одинаковой высоты. На одной из них я заметил папку с надписью: «Благотворительное общество Андреаса Бернелиуса. Отчет о результатах ревизии». Единственное, что нарушало этот образцовый порядок, была толстая книга в роскошном синем переплете. Ее положили как-то небрежно, наискосок, и она никак не вписывалась в симметричное расположение остальных предметов, лежавших на столе. На переплете было написано: «Долговое право. Исследование профессора Хайнца-Вернера Шауна». Именно об этой книге Манфред и говорил с Эриком в кафе «Альма».