— Мы? — спросил Харальд.
— Да, там была еще одна пара глаз, — объяснил он. — Госпожа Ульрика Бринкман может подтвердить мои показания. Мы прогуливались по Кладбищенской улице. И прошли немного по Английскому парку, а потом повернули назад и отправились ко мне домой.
— Где вы живете? — спросил Харальд.
— Прокурору следует иногда перечитывать полицейские протоколы, — заметил Турин. — Это освежает память. Я уже дважды сообщал сегодня полиции свой адрес. Я живу в переулке Гропгрэнд.
— Ах так, — сказал я. — Значит, мы почти соседи. Уж не вас ли встретил я в тот вечер, когда вы свернули в Гропгрэнд? Вы шли в обнимку?
— Вполне возможно, — ответил Турин. — Но точно я не помню.
— Вы никого не видели в Гропгрэнде? — спросил Харальд.
— Нет, — ответил Турин. — А кого я должен был увидеть?
Харальд не ответил. Зато я сморозил глупость.
— По-видимому, все это согласуется с тем, о чем рассказывал Ёста Петерсон, — сказал я.
Турин повернул голову и посмотрел на меня. Сейчас глаза его были совершенно ясными. Движением бровей Харальд выразил мне свое неудовольствие. Турин усмехнулся.
— Ёста Петерсон тоже видел парня, который бежал по Английскому парку? — спросил он.
— Н-да, — ответил я уклончиво. — Похоже на то.
— Так, может быть, он сам и бежал? — предположил Турин, небрежно откинувшись на спинку стула.
— Есть ли у вас какие-нибудь основания считать, что человеком, бежавшим по парку, был прецептор Петерсон? — строго спросил Харальд.
— У меня? — рассмеялся Турин, изобразив на лице удивление. — Нет, таких оснований у меня нет.
— Но вы намекнули, что это мог быть он? — продолжал Харальд.
— Это был просто добрый совет полиции, — сказал Турин. — Ведь в наше время никогда не знаешь, чего ждать от своего ближнего.
Парень становился наглым. Он поправил свой белый галстук. На нем была черная рубашка и белый галстук.
— Еще один вопрос, — сказал Харальд. — Вы уверены, что секретарь факультета Улин сказал вам вчера вечером, будто провожал госпожу Хофстедтер от здания филологического факультета?
— Конечно, — ответил Турин. — А как же иначе? Или он утверждает, что все было не так?
Харальд уже не мог справиться с раздражением, которое постепенно охватывало его.
— Улин утверждает, будто он сказал вам, что встретил госпожу Хофстедтер во время следственного эксперимента. Но вы были немного навеселе и потому, возможно, неправильно поняли его.
Турин был оскорблен до глубины души.
— Неужели Хильдинг мог это сказать? — возмутился он. — Нет, настолько пьян я не был.
Наконец официантка принесла ему виски. На это у нее ушло слишком много времени. Турин был недоволен. Он посмотрел на часы.
— Пожалуйста, счет, — сказал Харальд.
Официантка это предусмотрела. Счет у нее был уже готов, за что она получила щедрое вознаграждение. Мы поднялись и оставили Турина допивать его виски. Едва мы сделали несколько шагов, как он встал и пошел следом за нами.
— Иду в бар, — сказал он, словно это могло нас заинтересовать.
— Итак, вы настаиваете на своих показаниях по поводу разговора с Улином вчера вечером? — спросил Харальд.
— Я подумаю, — ответил Турин.
15. Турин
Мы напились шоколаду со взбитыми сливками, однако настроение у меня по-прежнему было неважное. Мы вернулись обратно в город и положили ключ от машины туда, где ему надлежало быть. Потом мы посмотрели новый фильм в кинотеатре «Фюрис» и съели филе по-провансальски в ресторане «Форум». После этого я снова пришел в хорошее расположение духа. И тогда мы посмотрели еще один фильм.
Мы сидели в моем замке на третьем этаже в переулке Гропгрэнд, пили портвейн и играли в шахматы. Мы были никудышные шахматисты, но порой любили сыграть партию, очень элементарно, без всяких претензий на класс. Правда, не всегда у нас хватало терпения доиграть партию до конца. Честно говоря, шахматы оставались вне круга наших главных интересов.
Мы возлежали по диагонали на оттоманке, которая стояла посередине большой комнаты. Лежа на локтях, Ульрика руками подпирала подбородок. Она закусила нижнюю губу и не сводила глаз с шахматной доски. Она думала над очередным ходом. На ней был мой халат, а под халатом — одна из моих пижам. Халат был распахнут и открывал грудь. Это была изумительная, несравненная грудь. Своей красотой она могла соперничать со всем, что только есть прекрасного на свете. С великой неохотой я оторвал взгляд от этой роскошной груди и перевел его на доску.