Фалмут.
Почтовый пароход «Македония» компании P amp;O пришёл прошлой ночью в порт с пятью пробоинами от снарядов по ватерлинии. Вражеская субмарина атаковала судно в десяти милях к юго-востоку от мыса Лизард, но не торпедами: враг, в силу неизвестных причин, вышел на поверхность и выпустил пять снарядов из полуавтоматической двенадцатифунтовой пушки. Судя по всему, капитан подводной лодки решил, что «Македония» не вооружена. На деле, экипаж парохода получил предупреждение о подводной угрозе в Канале и переоборудовал судно во вспомогательный крейсер. Команда «Македонии» открыла огонь из двух скорострельных орудий: снаряды снесли боевую рубку субмарины и, возможно, пробили корпус лодки. Субмарина мгновенно ушла на дно с открытыми люками. «Македония» удержалась на плаву только благодаря помпам.
Так погибла «Каппа» и мой отважный товарищ, коммандер Стефан и лучшая для него эпитафия нашлась в углу той же газеты под заголовком «Хлебная биржа»:
Пшеница (в среднем): 66, кукуруза 48, ячмень 50.
Стефана больше не было; от меня требовались энергические действия. Разработка плана не потребовала долгого времени, но сам план оказался сложен. Весь день (суббота) «Йота» спускалась вдоль берега Корнуолла и обогнула мыс Лендс-Энд, утопив по пути два парохода. Пример Стефана научил меня действовать торпедами по большим судам, но я был уверен, что британское правительство не вооружает суда менее десяти тысяч тонн водоизмещения, и я могу беспрепятственно использовать против них орудие. Оба парохода, «Йелланд» и «Плейбой» – последний из Америки – оказались совершенно безвредны; я приблизился к каждому на сотню ярдов и, после некоторой паузы на спуск шлюпок, быстро утопил. Какие-то пароходы остались в стороне, я слишком спешил выполнить новый план и не сходил с курса. Но незадолго до заката в пределах досягаемости «Йоты» показалась волшебная добыча и я не смог устоять перед искушением. Любой моряк с первого взгляда распознал бы гордого царя морей: четыре кремовые трубы с чёрным верхом, огромный чёрный корпус, красное днище, высокая, белая надстройка; красавец-пароход нёс по Каналу свои сорок пять тысяч тонн двадцатитрёхузловым ходом с лёгкостью пятитонного моторного судёнышка. Монарх океана, «Олимпик» компании Уайт Стар – крупнейший и прекраснейший из лайнеров. Что за картина! Голубое море вскипало кремовой пеной под огромным носом, и красавец-пароход шествовал вдоль берега Корнуолла в декорациях закатного розового неба с первой вечерней звездой.
Он был в пяти милях, когда мы нырнули и пошли на перехват. Я вычислил верно. Мы оказались на одной линии и ударили торпедой по чудесной картине. Лодку закружило в водовороте. Я увидел в перископ, как пароход дал крен и понял, что нанёс смертельный удар. «Олимпик» погружался медленно, времени на спасательные операции было достаточно. Море покрылось шлюпками. Я отошёл на три мили, всплыл, и вся команда вылезла из лодки посмотреть на удивительное зрелище. Пароход ушёл под воду носом, раздался ужасный взрыв, одна из труб взлетела в воздух. Мы должны были радоваться – но почему-то никто не радовался. Наши сердца, сердца истинных моряков отвернулись от вида замечательного судна, идущего ко дну как битая яичная скорлупка. Я прохрипел приказ; экипаж вернулся на свои посты и мы пошли на северо-запад. «Йота» обогнула мыс Лендс-Энд и я немедленно вызвал две лодки своего отряда. Мы встретились на следующий день у мыса Хартленд, в южной оконечности бухты Байдфорда. Канал на некоторое время остался без нашего присмотра, но англичане не могли знать об этом; я полагал, что потеря «Олимпика» остановит судоходство на день или даже на два.
«Дельта» и «Ипсилон» встали по обе стороны от моей лодки; я выслушал рапорты командиров, Мириама и Вара. Каждый истратил по двенадцать торпед; общий итог их работы составил двадцать два парохода. Одного человека из команды «Дельты» убило машиной, двое с «Ипсилона» обгорели при воспламенении топлива. Я забрал пострадавших на борт и откомандировал на каждую лодку по одному человеку из своей команды. Мы поровну, хотя и с великими трудностями при транспортировке, разделили и распределили запасы «Йоты» – нефть, продовольствие и торпеды – между двумя валкими кораблями. К десяти часам работы завершились; теперь обе лодки могли оставаться без берега ещё десять дней. На «Йоте» оставалось две торпеды, и я пошёл на север, в Ирландское море. Первую из двух я истратил тем же вечером на судно с грузом скота идущее в Милфорд-Хейвен. Ночью я вызвал четыре лодки северного отряда от Холихеда, но ответа не получил: слишком далеко для их, очень слабых, установок Маркони. Я добился приемлемой связи лишь в три часа наступившего дня и испытал великое облегчение: субмарины получили телеграфные инструкции и успели выйти на позицию. К исходу дня мы встретились с подветренной стороны острова Санда, у мыса Кинтайр. Передо мной выстроился ряд из пяти китовых спин, и я почувствовал себя настоящим адмиралом. Панза обрадовал меня замечательным рапортом. Отряд прошёл проливом Пентленд-Ферт, вышел к району крейсирования на четвёртый день, и успел уничтожить двадцать судов, не промахнувшись ни единожды. «Бета» оказалась в наихудшем состоянии; я приказал её командиру разделить топливо и торпеды между прочими тремя субмаринами и идти в паре со мной к дому. Мы пришли на базу в воскресенье, 25 апреля. Неподалёку от мыса Рат я взял газету на маленькой шхуне.
Пшеница, 84; Кукуруза, 60; Ячмень, 62.
Какие битвы, и какие бомбардировки могли с этим сравниться!
Британцы заперли берега Норланда тесной блокадой, кордон стоял за кордоном вражеские войска высадились в каждом порту, вплоть до самых маленьких. Но скромная вилла пенсионера-кондитера привлекла не более внимания, чем десять тысяч таких же прибрежных дач. Я поднял перископ и с радостью увидел её невзрачный белый фасад. Той же ночью я сошёл на берег, нашёл запасы нетронутыми и выставил для «Беты» сигнал – лампу в окне. «Бета» подошла к нам ещё до рассвета.
Не буду останавливаться на письмах, что ожидали меня в скромной штаб-квартире. Они навсегда останутся в нашей семье в назидание будущим поколениям. Среди прочих я распечатал и незабываемое поздравление от моего короля. Он пожелал видеть меня в Хауптвилле, но я позволил себе ослушаться – в первый и единственный раз. У меня было два дня – вернее две ночи, днём мы скрывались – на погрузку, но я не мог оставить базу и на минуту. На третье утро, в четыре часа «Бета» и мой маленький флагман вышли в море и направились к прежнему району, в устье Темзы.
В пути я читал наши газеты – погрузка не оставила мне времени развернуть их до отплытия. Британцы оккупировали все наши порты, но в прочем мы ничуть не пострадали. Страну и Европу связывали прекрасные рельсовые пути. Цены изменились ненамного, промышленность работала, как и прежде. Поговаривали о британском вторжении, но я нашёл это бессмыслицей: к тому времени, мои субмарины многому научили англичан и они не могли послать переполненные солдатами суда на бойню. Британия сможет использовать своих превосходных солдат на Континенте, когда пророет туннель, но пока туннеля нет, и английской армии для Европы не существует. Итак, родная страна оставалась в благополучии, и ей было нечего опасаться. Но Великобритания корчилась в удушье, мои пальцы сдавили ей глотку. В обычное время Англия ввозит четыре пятых потребляемого продовольствия; теперь же цены ускакали за все допустимые пределы. В закромах страны показалось дно, запасы нечем было пополнить. Ллойд поднял страховые платежи до несуразного процента, и пища попадала на прилавки по недоступным для населения ценам. В обычных обстоятельствах буханку продавали за пять пенсов; сегодня она стоила шиллинг и два пенса. Цена говядины поднялась до трёх шиллингов и четырёх пенсов за фунт, баранины до двух шиллингов и девяти пенсов. Прочее выросло пропорционально. Правительство ответило энергичными мерами и предложило местным аграриям щедрые премии. Осталось подождать пять месяцев и собрать урожай с полей Англии, но до этого срока – как писали газеты – половина острова успеет вымереть от голода. Власти взывали к патриотизму граждан, уверяли, что задержки в торговле носят временный характер и что всё будет хорошо, нужно лишь немного потерпеть. Но цены росли; росла и смертность, в особенности детская – не хватало молока, скот забили на мясо. В Ланкашире, среди шахтёров поднялось нешуточное восстание; в центральных графствах росло возмущение, в социалистическом Ист-Энде начался мятеж: голодные бунты перерастали в гражданскую войну. Влиятельные газеты писали о невыносимом положении и настаивали на немедленном мире, как средстве уйти от величайшей трагедии в истории страны. Мне предстояло на деле доказать их правоту.