Десять минут назад знал один Лебедев. Теперь нас стало двое, и ни малейшей радости по такому поводу я не испытывал. Больше всего мне теперь хотелось выбежать из этого склепа, броситься к нашему генералу и тут же переложить ответственность на него. Он начальник, ему и думать, что нам делать с этим знанием. А я — всего лишь капитан, и ответственность моя капитанская.
Пара глубоких вдохов и выдохов уберегли меня от немедленной попытки к бегству. Я остался на месте и только сказал старику:
— Да да, я это уже слышал. Вероятность, что установка случайно сработает, уменьшилась. А злой умысел? Ведь она здесь осталась, и генератор остался, и все механизмы. Ведь это атомная бомба, а не новогодняя хлопушка, черт возьми! В самом центре Москвы, понимаете?!
Кажется, мне удалось вывести Лебедева из равновесия. Возможно, именно потому, что те же самые вопросы он наверняка задавал себе сам.
— Я знаю, что такое атомная бомба, — проговорил старик уже несколько громче, чем прежде. На его щеках заиграл лихорадочный румянец. — Я знаю это лучше вас, извините уж. И именно я, мое молчание все эти годы были гарантией от злого умысла. Это же очевидно!
Я невольно бросил взгляд на ржавую жестянку рядом с кнопкой:
— Но ведь кто-то мог догадаться…
Лебедев пренебрежительно отмахнулся:
— Может быть, и ходили какие-то слухи… Даже наверное ходили. Но это было чересчур невероятно, чтобы быть правдой.
— И все-таки…
— И все-таки любой мог строить догадки. Но точно знал место только я один! — на последних словах Лебедев еще больше возвысил голос. И я вдруг понял, что спорить со стариком бесполезно. За сорок три года Лебедев настолько уверил себя в своей правоте, что разубедить его было бы невозможно. Проще убить, чем убедить.
— Допустим, вы правы, — примирительно произнес я. — Но теперь-то, согласитесь, все изменилось. Убили Фролова и Григоренко. Ищут вас. Зачем? Выходит, кто-то догадался?
— Нет! — воскликнул старик. — Никто не мог знать, что я знаю.. Хотя, если ищут меня, то, значит… — продолжил он внезапно упавшим голосом… — И эта статья в газете, после которой убили Георгия…
— В «Московском листке»?
— Ну да… — Лебедев устало потер лоб старческой ладошкой. — Я ведь не читаю бульварных листков, возраст не тот. Но Георгий был очень встревожен, когда позвонил. Там был какой-то намек на тридцатку, и Георгий испугался за меня… И он, и Володя, и Игорь Васильевич, пока был жив, никогда ведь меня не спрашивали, что мы, все тридцать добровольцев, делали в Москве в самом начале 50-го… Но они, не спрашивая, прикрыли меня, когда я удрал на полигон…
— И дальше что было? — спросил я. Мне предстояло еще выяснить много деталей, прежде чем общая картина для меня смогла бы проясниться. — Итак, Фролов позвонил вам, что потом? После звонка?
— Да-да, — слабо кивнул Лебедев и ответил несколько невпопад: — Бедный Гога. Он считал меня талантливым физиком… Ему всю жизнь казалось, что он за меня отвечает… Он сказал мне тогда, по телефону насчет статьи: «Это неспроста, Валентин. Может, тебе лучше уехать?..» Я сказал, чтобы он не беспокоился, а потом позвонил ему, но в трубке был уже чужой голос. И я позорно бежал… Гарун бежал быстрее лани. Мне стало страшно, Максим Анатольевич, поймите! И не осуждайте.
— Я вас не осуждаю, Валентин Дмитриевич, — проговорил я машинально. Думал же я о том, сколько времени было потрачено впустую из-за лебедевской хитрости. — А, кстати, трюк с якобы отъездом в Саратов и в Алма-Ату вы сами придумали? Вам почти удалось меня обмануть, а мой напарник из МУРа — до сих пор в Алма-Ате.
Лебедев чуть заметно улыбнулся:
— Это все идея Кости. Он-то и придумал, чтобы в моей квартире, в случае обыска, был найден номер его рабочего телефона… А уж он, Селиверстов, направит погоню подальше от Москвы. И Ольга там, в Саратове, должна была сделать вид… Я их отговаривал вначале, но они так хотели мне помочь!
Вот и помогли, подумал я. Дилетантский план чуть не сработал. Правда, они не предусмотрели, что соседка мадам Полякова все-таки выболтает случайно про внука и даже вспомнит про ВДНХ. И глазастая Санька, не обнаружившая «дяди Вали» во время переезда «бабы Оли», тоже не была принята в расчет. А в результате мы имеем то, что имеем.
Я вновь обвел взглядом тронутую ржавчиной угрожающую табличку на панели рядом с кнопкой. Возможно, и три другие таблички рядом тоже содержали предупреждения или угрозы, однако надписи там были сделаны по-немецки, да еще готическим шрифтом — потому-то слова я не опознал. Мне, по правде сказать, хватило выше головы и текста на русском.