Сокольский заметно воодушевился. На последних словах он уже начал жестикулировать — и сделался сразу похож на одного московского политика. Такого клоуна в клетчатом пиджаке. К счастью, у того-то не было Бомбы.
— И что вы потребуете от верхних этажей? — Я искренне надеялся, что в ответ Сокольский закатит мне речугу хотя бы минут на пять. Фанатики и психи, если их хорошо раскрутить, страдают недержанием речей. Борис Львович, по-моему, был начинающий фанатик. Ну, спой, светик, не стыдись!
— Первое требование, — торжественно запел светик, — остановить сокращение армии. Офицер должен быть уверен… — Тут вдруг Сокольский сообразил, что он не на митинге и не перед телекамерой. И опомнился. И укоризненно покачал головой, оборвав свою речь. — Мне кажется, дорогой капитан, вы просто тянете время. Если будем живы, договорим с вами в другой раз. Точнее, если вы будете живы… Что, едем?
— Подождите! — торопливо крикнул я. Ответ Сокольского объяснял далеко не все, да и узел оказался крепче, чем я думал. — Но почему вы тогда убили журналистку?
— Не убивали мы журналистку, — досадливо поморщился Сокольский. — Наоборот, если бы знали, мы бы к ней свою охрану приставили! Идиотское совпадение. Нашел бы этого бандита, лично бы придушил. Такой план подпортил, шакалья порода! — В голосе Бориса Львовича была нешуточная печаль, и я поверил. На Машу, естественно, ему было наплевать, но вот собственный хитрый план ему было жальче некуда. Узнаю школу «Стекляшки».
— Как же вы теперь напугаете верхние этажи, без прессы-то? — поинтересовался я.
— Почему — без прессы? — изумился уже Сокольский. — Не на одной ведь девчонке этой свет клином сошелся! В том же «Листке» есть полным-полно честных щелкоперов, которые счастливы будут получить настоящую сенсацию. Чем честнее, тем лучше. Мы ведь не туфту ему предложим, а самый наиправдивый материал. Дайте нам еще неделю…
Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Звук был такой, словно где-то неподалеку открыли три бутылки шампанского. Умеренно шипучего, без громкой пальбы.
На лбу очень удивленного Сокольского на мгновение вздулась красная вишенка, и он, не договорив, опрокинулся навзничь. Кажется, он даже не успел осознать, что именно произошло. Оба мордоворота в халатах тоже были застигнуты врасплох; хрипя, они повалились на пол вместе со своими автоматами. Все-таки я был прав — квалификация «диких» оставляет желать много лучшего. На мое счастье.
— Неделю! Ишь чего захотел…
Привязанный к каталке, я не мог повернуться и посмотреть, однако этот голос трудно было с чем-то спутать.
— Юлий! — воскликнул я.
Чрезвычайно довольный напарничек появился в поле моего зрения. В руке он держал пистолет с тем самым глушителем, который конфисковал у группенфюрера Булкина.
— Привет! — жизнерадостно сказал напарник. Выглядел он посвежевшим, загорелым и очень счастливым. Просто весь лучился. — А я только что из Алма-Аты. Утром прилетел. И сразу пришел сюда разыскивать этого вруна Селиверстова… А тут такая, можно сказать, компания. Я специально постоял, послушал. Очень много интересного узнал!
— Это просто фантастика, Юлий, — с чувством проговорил я, — насколько вы вовремя…
— Я всегда вовремя, — весело согласился напарничек, живо осматриваясь по сторонам. Взгляд его перебегал с предмета на предмет, пока не задержался на ржавой черепушке рядом с надписью «Опасно!». Юлий присвистнул: — Вот это да! Где я раньше был, вот болван…
— Мы оба болваны, — согласился я с самокритикой, дожидаясь, пока Юлий сообразит, наконец, меня отвязать. — Но победителей не судят. Теперь-то дело по-настоящему закончено. Вам, Юлий, обязательно дадут теперь майора…
— А вам что, не дадут? — осведомился напарничек. Он просто прилип глазами к ржавой черепушке, как пацан.
Если бы не моя нежная привязанность к проклятой каталке, я бы непременно махнул рукой. А так — просто сказал:
— Сомневаюсь… да и переживу. Главное — чтобы не мешали работать. Мне ведь еще Партизана искать, будь он неладен!
Юлий наконец-то оторвал взгляд от таблички и посмотрел, улыбаясь, на меня. Какой-то странный блеск обнаружился вдруг в его глазах. Он приблизился к моей каталке, покровительственно похлопал меня по плечу, но отвязывать не стал.