Острие пера споткнулось о какое-то бумажное волоконце, ученый попытался высвободить перо, и в результате лист пересекла рваная царапина. Профессор сосредоточенно сложил лист вчетверо, разорвал, сунул обрывки в тигель и с наслаждением поджег. И только тогда немного успокоился.
— Пусть войдет! — громко произнес герр Отто. — Но предупредите его, что профессор сможет уделить ему только пятнадцать минут. — «Кто бы он ни был, — добавил он про себя. — Хоть сам ректор. Хоть бургомистр… Хоть дьявол».
Через несколько секунд раздался скрип половиц, дверь в комнату распахнулась, и на пороге показался посетитель. Профессор с недовольством оглядел пришельца. Это был не дьявол и даже не бургомистр. Какой-то незнакомый гауптман в мундире рейхсвера. Судя по тому, что мундир был основательно потрепан, а его владелец — еще более основательно небрит, гость уже давно расстался с армией и только донашивает форму. Бывший гауптман бывшей армии опирался на грязноватую трость, в другой руке у него была картонная папка.
— Вы — профессор Отто Ган? — с порога поинтересовался гость. Несмотря на солидную комплекцию, голос пришельца оказался неожиданно тонким и визгливым.
Профессор встал из-за стола и сделал шаг навстречу гостю.
— Да, вы не ошиблись, — холодно произнес он. — Простите, с кем имею удовольствие…
Бывший гауптман коротко представился. Фамилия ученому решительно ничего не говорила. По всей вероятности, бывший вояка надеялся найти работу на факультете и желал получить совет или протекцию.
Вакансия лаборанта — последняя из оставшихся — была заполнена две недели назад. К тому же герр Отто сомневался, что пришелец с тростью согласился бы мыть пробирки и готовить к опытам лабораторный стол.
— Если вы пришли насчет вакансии… начал было ученый.
— Нет, — бесцеремонно перебил его гость. — Я интересуюсь наукой и пришел поговорить с вами о вашем радии. Вы ведь занимаетесь радием, не так ли?
— Торием, а не радием, — печально поправил Отто Ган хромого гауптмана, интересующегося наукой. Он уже понял, какого сорта будет разговор, и в очередной раз за это утро почувствовал тоску. Гость был, без сомнения, безумцем. Одним из сотен и сотен ветеранов войны, которым четыре года на передовой окончательно свернули мозги набекрень. Все они читали газеты, были очень бедны, очень деятельны и имели в запасе массу гениальных прожектов. «Бьюсь об заклад, — подумал профессор Ган, — что он сейчас предъявит мне газетную вырезку…»
— Торием, радием… Какая разница! — отмахнулся пришелец. Широко шагая, он приблизился к профессорскому столу, небрежно отодвинул в сторону бумагу, чернильницу, лабораторную посуду. После чего развязал тесемки своей папки и высыпал на стол целый ворох газетных вырезок. Здесь были статьи из солидных еженедельников — и одновременно с этим из бульварных газетенок и журнальчиков, чуть ли не из «Люстиге Блеттер». Бумажную пирамиду увенчала та самая глупая заметка из «Берлинер Тагеблатт», которая в свое время так развеселила коллег по физическому факультету. При виде этой вырезки тоска профессора Гана усилилась. Тем более что, как он успел заметить, статья была вся исчеркана красным карандашом.
— Если вы пришли по поводу этой заметки, — поспешно проговорил ученый, — то к измышлениям корреспондента я абсолютно не причастен. Он переврал все, что можно было переврать. То, что он сообщил якобы от моего имени о природе изотопного обмена, — полная бессмыслица.
Гауптман, не слушая хозяина кабинета, приставил свою трость к столу и принялся ворошить свои вырезки. В конце концов он нашел то, что хотел, и деловито сказал:
— В вашей физике я не очень-то разбираюсь.
«Прекрасное начало разговора, — подумал Отто Ган. — Многообещающее».
— Во время войны я был простым летчиком. Бомбил позиции русских и лягушатников, — между тем продолжил визитер. — Совершенно дурацкое занятие, доложу я вам.
«Да он пацифист! — удивился про себя профессор. — А по виду никогда не скажешь…» Следующие слова гостя тут же показали, что герр Отто Ган несколько поторопился с выводами.
— М-да, в высшей степени дурацкое! — повысив голос, повторил гость. — Поражающие качества наших бомб были омерзительными. С таким же успехом можно было метать вниз мешки с овсом. Даже прицельное бомбометание почти не давало эффекта. Дюжина оторванных рук — и это в лучшем случае. В лучшем!
«Маньяк, как я и предполагал, — поставил мысленный диагноз ученый. — Как бы его выпроводить отсюда, пока он не разбушевался и не переколотил своей тростью всю стеклянную посуду?»