— Я думаю, что самое лучшее будет направиться на восток и держаться поблизости к берегу, пока не достигнем какого-нибудь форта. Чем далее мы будем подвигаться к востоку, тем незначительнее будет, по моему мнению, опасность, так как полагаю, что между Детруа и Вайне будет сражение и здесь соберется множество индейцев.
— Ах, сюда идет наш храбрый Пелег, — сказала Мабель, видя подходящего трусливого юношу.
— Слушай, Эдуард! — сказал Пелег голосом, вовсе не выказывавшим того страха, какой обнаруживал его взгляд. — Я знаю, ты считаешь себя гораздо умнее меня, и это очень может быть, но я тебе скажу кое-что, о чем ты, конечно, не думал.
— Ну, что там еще?
— Предположим, что индейцы нападут на нас, что тогда помешает им стрелять в женщин, которых мы должны оберегать прежде всего? А? И что может помешать им перестрелять точно так же и нас?
— Наши ружья, я полагаю?
— Это была бы неравная борьба: целая толпа против нескольких. И враг защищенный, а мы открытые для его выстрелов. Нет, принимайтесь-ка лучше за работу, пока еще есть время, и устройте какое-нибудь прикрытие.
— Да! — вскричал Эдуард, пораженный этой мыслью. — Это действительно не лишняя предосторожность. Нужно привести твой план в исполнение.
— Конечно, это будет недурно, — сказал Пелег торжествуя. — Ну, Эдуард, я ведь не такой дурак, каким ты считал меня до сих пор?
Эдуард почти не слыхал этого полувопроса, который был рассчитан на его чувство справедливости, он торопился посоветоваться с дядей.
— Эта мысль действительно недурна, — сказал Амос Щтанфорт подумав. — Единственное затруднение, которое предстоит нам, это то, что дикие могут услышать звук топора, когда мы будем рубить нужный для нас лес.
Наконец они порешили, что мысль Пелега будет приведена в исполнение при первом удобном случае.
Весь приведенный выше разговор происходил шепотом, причем все были настороже на случай опасности.
До этого времени не было заметно еще ничего, что бы могло возбудить беспокойство, как вдруг произошел неожиданный случай, от которого у путников не только замерли слова на языке, но даже в груди захватило дыхание.
С противоположной стороны реки раздался дикий, дьявольский крик, в котором выражалось такое адское торжество, что у слушателей застыла кровь в жилах.
Глава третья
Прошло несколько минут, прежде чем беглецы пришли в себя от ужаса. Тогда взоры всех в страшном недоумении обратились к западному берегу, откуда раздался этот дьявольский крик. В первое мгновение они ничего не могли открыть, но после непродолжительного наблюдения заметили, к своему величайшему беспокойству, что на том месте, где течением больше всего нанесло деревьев, кусты сильно зашевелились и из них мгновенно выскочило несколько человек, которые один за другим бросились в воду и поплыли к острову. В переднем из пловцов Эдуард признал белого, он напрягал все свои силы, чтобы уплыть от своих преследователей-индейцев, которые и в воде не прекращали своего отвратительного воя.
— Господи, помилуй нас, — вырвалось невольно у мистера Давида Штанфорта, совершенно забывшего о страхе женщин. — Теперь потеряна всякая надежда остаться незамеченными.
Но, увидев испуганные лица женщин, он поспешно прибавил:
— Я думаю, что самое лучшее будет тотчас же отплыть от острова и попытать счастья на открытой реке.
С этим предложением он обратился к Эдуарду и его дяде, которые вместе с дрожавшим Пелегом стояли перед женщинами, готовые к дружному залпу, когда враг будет на достаточно близком расстоянии, чтобы стрелять уже наверняка.
— Можно ли нам еще подождать здесь индейцев и дать по ним залп, прежде чем выйти из бухты? — спросил Эдуарда дядя. — Или же мы должны опасаться другой шайки индейцев, которая может напасть на нас сзади?
— Нет сомнения, что враги угрожают нам со всех сторон, — отвечал Эдуард, — но мы еще не знаем достоверно, на нас ли они намерены напасть. По моему мнению, это нападение имеет совершенно другую цель, хотя несчастный случай заставляет и нас подвергаться опасности.
— Но почему плывут все индейцы так поспешно к нам? — спросила Мабель.
— Мне кажется, передний принужден убегать от плывущих за ним, — отвечал Эдуард. — И хотя он так же, как и другие, полунагой, все-таки я считаю его белым.
Эти слова возбудили всеобщее изумление, но в то же время и слегка успокоили всех, потому что никто, кроме Эдуарда, не отгадал правды, а все думали, что индейцы открыли их убежище и хотят теперь напасть на них.
— Если тот, кого преследуют, действительно белый (мне теперь самому кажется, что индейцы преследуют переднего), тогда дело еще не так плохо, как я думал, — сказал отец Эдуарда, который, подобно другим, пристально смотрел на маленькие круглые пятна на воде, которые были не что иное, как головы плывущих.
— Наша обязанность очевидна, — произнес он после небольшого молчания. — Принимая во внимание, что опасность с других сторон невелика, мы должны спокойно оставаться здесь и попробовать спасти этого бедного человека, стреляя по его врагам.
Конечно, тогда нам не останется ничего другого, как выплыть на открытое место для предупреждения дьявольских военных хитростей индейцев, но возможно также, что они добровольно оставят преследование и возвратятся на берёг, не открыв нас.
— Это немыслимо, Давид, чтобы они прекратили преследование и возвратились назад, — возразил ему брат, — они знают, что их друзья, находящиеся на берегу, захватят белого, если он попытается выйти на землю. Они все будут приближаться к нам, пока мы не сделаем первого выстрела; а мы должны сделать его прежде, чем они сойдут на землю, иначе нам трудно будет бороться с ними.
— Конечно, мы не должны ни в каком случае допустить их выйти на берег, — прибавил Эдуард. — И как ни неприятно начинать враждебные действия, но я не вижу другого исхода, чтобы избавиться от этих краснокожих чертей!
Все притихли и, затаив дыхание, следили за движениями темных голов, приближавшихся к острову. Не подлежало никакому сомнению, что передний пловец, обогнавший остальных, был белый: теперь уже ясно можно было различить черты его лица. Он, казалось, прямо плыл к тому месту, где стояла лодка беглецов; хотя он напрягал все свои силы, но по отчаянному выражению его лица видно было, что он терял надежду спастись от своих страшных врагов, из которых ближайший был от него на расстоянии не более 40 шагов; он не предчувствовал, что живые существа одного племени с ним находились так близко.
— Он плывет прямо на нас и будет здесь прежде своих преследователей, — прошептал Эдуард, — подождем стрелять, пока не переговорим с ним, а в это время наши общие враги подплывут на такое расстояние, что можно будет стрелять, не опасаясь промаха.
Убедившись одним взглядом, что отец его, дядя и Пелег готовы стрелять по первому знаку, Эдуард обратил все свое внимание на преследуемого.
Еще одна минута томительного ожидания, и беглец был уже в кустах, которые находились у самого борта лодки. Он сначала в испуге подался назад, но луч радостного удивления мелькнул в его глазах, когда он разглядел лица беглецов.
— Не говорите громко, незнакомец, — прошептал Эдуард поспешно. — Мы следили за вашим бегством с самым живым участием, и вы найдете здесь убежище, какое мы только в состоянии дать вам. Но дайте нам поскорее совет: должны ли мы стрелять в ваших врагов?
— Да, — отвечал незнакомец, и тень ненависти пробежала по его лицу. — Если же у вас есть лишнее ружье, то я также могу помочь вам.
После этих слов, несмотря на чрезмерную усталость, человек лет сорока с помощью Эдуарда быстро влез в лодку. Он был сильного телосложения, с темными, сверкающими глазами и обыкновенными, не лишенными, впрочем, приятности чертами лица, которое от влияния непогоды из белого сделалось бронзовым. Его грудь, спина и руки были обнажены; вся одежда состояла из штанов оленьей кожи, стянутых кожаным поясом, к которому был привешен в кожаных же ножнах нож для скальпирования. Всю остальную одежду, а также и оружие он бросил, чтобы легче убежать от своих врагов, следовавших за ним по пятам более двух миль. Его окровавленное, пораненное тело показывало, что он имел дело не с одним только кустарником.