Мой анализ этих вопросов показывает, что картина послевоенного СССР сильно отличалась от представлений большинства западных обозревателей и даже специалистов по советской истории. Практически ни в одном советском городе не было современной санитарной инфраструктуры. Даже в самых продвинутых городах были только небольшие канализационные системы, совершенно не отвечающие нормам. У большинства людей не было туалетов в домах, и они довольствовались уличными туалетами и примитивными выгребными ямами. Если в городах было центральное водоснабжение, то доступ к воде обеспечивался только посредством уличных колонок; мало у кого был водопровод в доме, а если и был, то в водоснабжении случались частые перебои. Почти у всех отсутствовали ванны дома. Чтобы соблюдать гигиену, людям приходилось ходить в бани, но их недостаточная пропускная способность после войны позволяла большинству людей мыться только раз или два в месяц. Также мы увидим, что в период позднего сталинизма обнаруживается парадокс. Режим предпринимал нерешительные шаги для модернизации городской инфраструктуры. Условия жизни в городах, особенно в областных промышленных, оставались неудовлетворительными, если не откровенно опасными, до смерти Иосифа Сталина в 1953 году и еще несколько лет после. Но все же именно в этот период показатели детской и взрослой смертности начали снижаться.
Возможно, в этом отношении СССР был уникальной страной среди промышленно развивающихся обществ. В Западной Европе и США так называемая санитарная реформа, которая заключалась в прокладке канализации, постройке очистных сооружений, организации централизованного водоснабжения безопасной для питья водой, а также решении проблемы перенаселенности, была непременным условием для того, чтобы в конце XIX – начале XX века показатели детской и взрослой смертности снизились, чему способствовали также и другие факторы. Не последнюю роль сыграли переход на более качественное питание и падение рождаемости. Но без санитарной реформы существенные улучшения в сфере общественного здравоохранения были бы невозможны. К примеру, по оценке экономиста Вернера Трёскена, 20 % совокупного снижения смертности в США в период между 1900 и 1940 годами были достигнуты только благодаря строительству коммунальных систем водоснабжения и канализации[16]. Советский Союз не пошел по этому пути. После Второй мировой войны смертность снизилась, хотя и не было отмечено существенных улучшений в городской санитарии, водоснабжении, не были решены вопросы перенаселенности и обеспечения населения средствами личной гигиены. Этот кажущийся парадокс можно сформулировать в плане отставания во времени. Санитарная инфраструктура в Советском Союзе была похожа на инфраструктуру стран Западной Европы примерно сорока – восемьюдесятью годами ранее. Перед Второй мировой войной данные по детской смертности в Союзе показывали такое же временное отставание по сравнению с данными в Западной Европе. После войны временное отставание в создании санитарной инфраструктуры немного сократилось, но с точки зрения показателей детской смертности Советскому Союзу удалось существенно сократить этот разрыв. В некоторой степени это произошло за счет способности Советского Союза перенимать опыт в медицине и общественном здравоохранении у стран Западной Европы, но, как мы увидим, в этом случае возникает следующая политическая проблема: руководство страны вместо того, чтобы инвестировать средства в строительство приличного жилья, развитие санитарных условий и водоснабжения, пыталось решить эти вопросы посредством мероприятий в области общественного здравоохранения.
Санитарная реформа в Западной Европе проводилась в определенном политическом контексте. Как мы могли убедиться, быстрый рост городов с развитием промышленного капитализма привел к заметному повышению смертности, которое обозреватели связывали с совершенно очевидной деградацией городской среды – появлением трущоб, огромных скоплений человеческих и животных отходов, загрязнением воды. Все это произошло до того, как стала известна и нашла всеобщее признание микробная теория инфекционных заболеваний[17]. По большей части прогресс в этой области был достигнут благодаря неустанным усилиям и агитации множества реформаторов. Но все же помимо стремления к социальным реформам и улучшению общего благосостояния были и другие идеологические истоки движения за чистоту в городах. Наиболее важным из них была боязнь буржуазии растущего городского рабочего класса, в котором она видела прямую угрозу установлению политического и общественного порядка. Средний класс видел прямую связь между грязью, беспорядком и политической непокорностью. Ричард Эванс в 1892 году в ставшей классической работе о политике в период эпидемии холеры в немецком городе Гамбурге посвятил много страниц подробному обсуждению работы Уильяма Лендли, английского инженера, который сделал карьеру в Гамбурге, продвигая идею строительства общественных бань и прачечных. Представляя свой план старейшинам Гамбурга, он использовал следующий аргумент:
16
Troesken W. Water, Race, and Disease. Cambridge, MA: MIT Press, 2004. Р. 5960, 63. Я привожу более полное обсуждение опыта Британии и Западной Европы в главах 1 и 2.
17
Гипотеза о микробной природе инфекционных заболеваний существовала еще в древности, и именно всеобщее признание теории заражения позволило средневековым врачам в Европе и на Ближнем Востоке выступать в поддержку карантина как способа борьбы с чумой. Сама теория стала доказуема только с развитием микробиологии. И даже при всем этом только в 1870-х годах Роберт Кох смог научно подтвердить верность теории. И даже тогда потребовалось еще время для того, чтобы работа Коха получила всеобщее признание. В Европе в середине XIX века господствующей теорией являлось то, что заболевания распространяются не посредством заражения, а при помощи «миазмов» или зараженного воздуха. И именно это заблуждение по счастливой случайности привело к тому, что большинство реформаторов санитарной сферы в XIX веке выступали за улучшение городской санитарии, развитие канализации и обеспечение чистой водой.