Зато у нас была потрясающая атмосфера!
На вечерних песнопениях мы затмевали всех соседей, хотя сильно уступали им в количестве – всего-то двадцать две студентки.
Двадцать две девушки, включая пресловутую Мэри-Эллен, которая сторонилась людей, как прокаженная.
Первую неделю мы очень скучали по дому. Но старались не унывать, держаться «приветливо».
Все, кроме Мэри-Эллен Энрайт.
Будь ее воля, она бы избегала даже нас, своих соседок! Вот только условия не позволяли. Мы вчетвером ютились в комнате на третьем этаже. Тесно, два маленьких окна.
Мэри-Эллен выбрала кровать в самом дальнем, глухом углу, отгороженном письменным столом.
Она шарахалась от нас. Силилась улыбаться. Улыбка получалась, разумеется, искусственной, не затрагивавшей глаз. По ночам, думая, что мы спим, она опускалась на колени и исступленно молилась, а после рыдала, пока не проваливалась в сон.
Девушка походила на человека, который проделал долгий путь и толком не отдохнул с дороги.
«Может, она вообще из другой страны?» – гадали мы.
Но тогда из какой?
Разговаривала она тоже чудно. Если ее прижимали к стенке с вопросом «как дела?», она отвечала вполне – хотя и не в полной мере – внятно. В ее фразах слышались ритмы и гласные, характерные для английского языка, поэтому нам всегда удавалось если не разобрать, то, по крайней мере, догадаться, о чем речь.
А еще никто из нас не тараторил с такой скоростью.
Разумеется, все мы родились на Среднем Западе. Преимущественно в Висконсине. Как выяснилось, Мэри-Эллен приехала откуда-то с востока страны. Очевидно, там принято тараторить.
Наши края называют не иначе как райский уголок. Средний Запад! А университет Вайнскотии – уникальное заведение в самом сердце рая.
Насчет Мэри-Эллен ходило множество споров: христианка ли она?
Или иудейка?
Вплоть до приезда в Вайнскотию мы никогда не встречали иудеев. Однако здесь они попадались как среди преподавателей, так и среди студентов. Редко, но попадались.
У них даже имелось собственное братство и общежитие, где они мирно сосуществовали в среде себе подобных. С ума сойти!
В крупных городах штата, вроде Милуоки и Мэдисона, евреи безусловно присутствовали. Однако мы приехали в основном с северных окраин и из захолустий – потомки немцев, скандинавов, шотландцев, ирландцев и, разумеется, англичан.
Вдобавок Мэри-Эллен разительно отличалась от нас внешне. Сложно объяснить, но мы все это подметили. Ее светло-русые пряди топорщились в разные стороны – лохматые, непричесанные. Она не завивала локоны, не делала кудри и частенько не мыла голову. Кончики не мешало подстричь и подровнять. Кроме того, новенькая не забирала на ночь волосы, не накручивала бигуди. Никогда.
Вообще не ухаживала за волосами. А бигуди, похоже, увидела впервые в жизни!
Еще она не знала, как пользоваться телефоном – не умела набирать номер указательным пальцем. Из всех обитательниц Экради-Коттедж Мэри-Эллен единственная не реагировала, если рядом раздавался звонок; помню, мы долго спорили, а телефонизирован ли ее дом?
Еще она не курила! И постоянно кашляла от нашего дыма – кашляла взахлеб, до слез, – но при этом никогда не жаловалась, хотя именно так поступил бы любой некурящий. На ее лице было написано страдание. Можно сказать, оно въелось в ее лицо навсегда.
Крась она губы – была бы весьма симпатичной, а так серая мышь, парень пройдет мимо и не заметит. Мы, например, щеголяли ярко-красной, даже алой помадой! Мэри-Эллен не удосуживалась элементарно выщипать брови – первоочередная вещь в погоне за красотой.
Она сильно напоминала вчерашнюю пациентку госпиталя. Словно изнурительная болезнь иссушила ее тело до костей, сделала кожу пепельно-бледной и какой-то зернистой, – казалось, на ощупь она шершавая, как наждак. Завораживающие темно-карие, шоколадного цвета глаза портила привычка постоянно щуриться, точно от яркого света. Вдобавок Мэри-Эллен упорно прятала взгляд, будто провинилась в чем-то.
В придачу к курению она не разделяла нашу страсть к картофельным чипсам, глазированным пончикам, сырным палочкам, M&M’s и соленому арахису, который мы уплетали пачками, пока корпели над уроками, и пальцы потом покрывались солью. Брезговала Мэри-Эллен и вяленым мясом, не ела ни говядину, ни свинину, ни курицу, а питалась исключительно рыбной запеканкой. Видимо, поэтому была невероятно худой. Плоскогрудой, со щуплыми мальчишескими бедрами, ей, в отличие от нас, не приходилось пыхтеть и потеть, втискиваясь в грацию.