Васильев про себя выругался. Первая из трех попыток не удалась.
Чувство облегчения, которое Муллин ощутил, подходя к главной спортивной арене, вызвало в нем досаду. Это позор, думал он, что офицер, имевший награды за службу в военно-воздушных силах ее величества, спасается бегством от какого-то старика, надеясь на помощь четверых черномазых солдат опереточной армии, и, оказавшись вблизи от них, чувствует облегчение.
Ему стало стыдно. А всему виной был этот китаец.
Муллин остановился перед входом в здание и громко выругался, пытаясь таким образом обрести решимость для того, чтобы повернуть назад и, снова встретившись с китайцем один на один, разорвать его на части. Но внутренний голос подсказывал ему, что этого делать не стоит, и Муллин, открыв дверь, вошел в огромный зал и огляделся в поисках сообщников.
Но их нигде не было.
На помосте он увидел спортсмена, в котором сразу узнал Алексея Васильева, самого сильного человека в мире. Этот Алексей Васильев – с огромным животом, в котором сосредоточивался центр тяжести спортсмена, что являлось очень ценным качеством для тяжелоатлета, поднимал вес, не доступный ни одному человеку.
«Однако, – подумал Муллин, – я бы спокойно уложил его один на один. А вот с этим... старым тощим китайцем...»
Муллин двинулся вдоль стены за спинами зрителей. И вдруг услышал громкий выдох и удар штанги о помост. Взглянув на спортсмена, он увидел на его лице выражение горькой досады из-за неудавшейся попытки взять вес.
«Ничего, Алексей, – мысленно проговорил он. – У всех нас бывают неудачные дни. Мы с тобой лучше всех, просто у нас сегодня неудачный день».
И вдруг у него словно камень с души упал. Просто неудачный день – вот и все. Может, даже просто неудачная минута.
Да, именно так.
При этой мысли он вновь обрел способность управлять своей шеей и обернулся назад.
То, что он увидел, заставило кровь похолодеть в его жилах. Опять этот проклятый китаец! Он стоял возле самой двери и смотрел на Муллина своими холодными светло-карими глазами.
– Будь ты проклят! – воскликнул Муллин, но его никто не услышал, поскольку Васильев снова подошел к штанге.
Муллин побежал.
Васильев готовился к новой попытке взять вес.
Это была третья попытка – его последний шанс. Тренер хотел, чтобы он отдохнул перед последней попыткой, но Васильев только отмахнулся от наставника и, обойдя вокруг штанги, замер, уставившись вперед, в пространство поверх голов зрителей.
«Надо ее взять, – сказал он себе. – Вперед. Теперь или никогда».
Ладони его взмокли, а когда он наклонился и положил их на холодную рифленую сталь, то впервые за долгие годы ощутил неприятный холодок под ложечкой.
Муллин бежал вдоль стены, приближаясь к помосту с левой стороны, туда, где находился боковой выход. Народу было много, и Чиун не мог проскочить через густую толпу, не причинив при этом никому вреда. Тогда он бросился вдоль правой стены. Он увидел, как Муллин выскользнул в боковую дверь.
Последовать за ним можно было только одним путем: через помост.
Римо вошел в зал в тот момент, когда Чиун вспрыгнул на помост. Римо увидал, как он застыл перед преградившим ему толстым телевизионным кабелем, затем схватил его своими маленькими ручками и спокойно разорвал дюймовой толщины жилу надвое.
Полетели искры. Закричали телеоператоры. Не обращая ни на кого внимания, Чиун бросился дальше, – и в этот самый миг Васильев поднял двухсотсемидесятикилограммовую штангу на грудь.
Сделав глубокий вдох, Васильев ощутил внезапный прилив энергии, взрывом выдохнул и, толкнув штангу, зафиксировал ее над головой.
Как глупо было нервничать! Кто еще, кроме него, мог поднять этот вес и с такой легкостью его удержать! Публика разразилась приветственными криками, и Васильев, что случалось с ним редко, в ответ на это слегка улыбнулся, продолжая держать штангу над головой в ожидании сигнала, который должны были подать судьи по истечении времени, необходимого для того, чтобы вес был засчитан. И тут он увидел, что зрители смотрят куда-то вправо. Васильев глянул туда, куда были устремлены взгляды людей, и увидел бегущего по помосту азиата в синем одеянии.
Пошатываясь под тяжестью штанги, Васильев сделал два шага наперерез бегущему. Как посмел этот маленький человечек испортить величайший момент в его, Васильева, жизни?!
И Васильев встал, загородив азиату дорогу.
– Как ты смеешь?! – заревел он.
То, что случилось дальше, было невероятно, и назавтра, в больнице, Васильев этого никак не мог объяснить.
Он услыхал, как азиат на безукоризненном русском языке сказал ему: «Прочь с дороги, невежественный пожиратель мяса!» – после чего Васильев оказался в воздухе – и он сам, и двухсотсемидесятикилограммовая штанга, которую он держал: тщедушный азиат без видимых усилий поднял все это и, отшвырнув в сторону, бросился дальше, при гробовом молчании оторопевшей публики.