— Момент, один телефонный звонок, — сказал Чалмерс Морли, подсаживаясь к столику с телефоном, стоящему в вестибюле. Телефон имитировал старинный аппарат. «Хей-Адамс» был единственным местом, где можно было покрутить диск. Не то чтобы сенатору было так уж необходимо позвонить в офис, но надо было еще раз дать понять Джоку Лиддону, насколько он важная персона. Поговорив, Морли поискал глазами Джока, который успел за это время поздороваться с конгрессменом из Фондового комитета, начальником финансового отдела «Вали пост», советником английского посла по вопросам обороны. Все они направлялись в зал Адамса.
В «Хей-Адамсе» были залы и пошикарнее, но представители власти предпочитали зал Адамса. Зал был отделан в стиле прошлого века. Высокие потолки, хрустальные люстры, белые крахмальные скатерти, обилие свежих цветов. К тому же столики стояли так далеко друг от друга, что можно было беседовать вполне конфиденциально, а ощущение простора помогало расслабиться. За каждым столом кипела работа. В зале Адамса не обедали просто так. Обычно по делу.
Джоку и Морли потребовалось довольно много времени, чтобы дойти наконец до столика, который заказал Джок. Оба без устали пожимали руки, губы их расплывались в улыбке, а в глазах можно было прочесть лишь одну мысль: «А что мне может от него понадобиться?»
Метрдотель этого зала давно уже выработал свою тактику сопровождения гостей, задерживающихся для приветствия у каждого столика. Он провожал их до первого столика, за которым сидел кто-то из их знакомых, а затем потихоньку отходил в сторону и посылал к важному посетителю кого-нибудь из младших официантов.
— Что будете пить? — спросил Джок у Морли.
— Надо бы большой хороший бурбон после всего, чего пришлось сегодня наслушаться.
Джок заказал два больших хороших бурбона.
— Вы, сенатор, держитесь молодцом. Сам каждый раз удивляюсь, когда смотрю, как эти ребята из Сената вдруг начинают корчить из себя святых, как будто их секретарь не может ошибиться, подсчитывая денежки на проведение кампаний.
Морли сидел мрачный.
Скорее бы уже принесли бурбон, — казалось, было написано на его лице.
— Противно, когда какой-то выскочка из Оклахомы считает, что может ставить под сомнение твою репутацию. Мне-то что, а вот Хелен принимает все это близко к сердцу. Все ее подруги смотрят по телевизору эти дурацкие заседания. Посмотрят, хватают трубку и начинают наперебой названивать и трещать, как это ужасно, что мне приходится отвечать на эти жуткие вопросы о деньгах. А после этого созваниваются между собой, чтобы посмеяться над всей этой историей. Сам знаешь женщин. Суки лицемерные.
Речь сенатора в неофициальной обстановке была непредсказуема. После старомодно вежливой фразы запросто могла выскочить пара самых жутких словечек.
Джок молча смотрел на аккуратный узел на узком галстуке сенатора и думал, завязывает ли Морли этот узел каждый день своими загорелыми пальцами или узел завязан один раз, а сзади галстук на застежке.
— Уф, — вздохнул Морли с облегчением, когда официант поставил перед ним наконец большой хрустальный бокал, наполненный до краев божественным напитком и кусочками льда. С самообладанием, делающим ему честь, сенатор не схватил бокал сразу, а сперва немного полюбовался на жидкость цвета красного дерева. Потом он несколько минут подержал бокал в руках и осушил примерно треть одним долгим глотком. Морли не любил, когда на спиртное накидывались. Он заливал в себя по полстакана, делая вид, что еле потягивает напиток.
Джок с кислой миной наблюдал это представление.
К тому моменту, когда им принесли сельдь, бурбон успел основательно размягчить сенатора.
— Я думаю вот что: гонорары и все, что идет через политический комитет, — это прекрасно, но, чтобы держаться на плаву, нужно гораздо больше.