В саду Гаэтано и увидел совсем юную Алессию, жившую в монастыре с детства. Невысокая, худенькая, с большими темными глазами и черными ресницами, она вроде бы олицетворяла скромность и сдержанность во плоти, но Гаэтано видел незримые для других знаки в ее губах, уже налившихся женственной пухлостью, в неожиданно выбившемся из-под клобука каштановом локоне, в осторожной улыбке, которой девушка одаривала гостя.
Гаэтано и сам не помнил, как невинная дружба стала превращаться в какие-то неудержимые темные чары (если в общении молодой монахини с мужчиной, пусть и переодетым ангелом, вообще могло быть что-то невинное). Помнил только, что Алессия становилась все более любопытной. Однажды он написал для нее этюд женской головы – волосы смиренно покрыты платком, виден высокий лоб и тонкая шея, взгляд из-под полуопущенных век устремлен вдаль, а губы, написанные сочной алой акварелью, таинственно улыбаются.
– Почему ее рот такой яркий? – спросила Алессия.
– Это волшебная краска, которую женщинам много веков назад подарил ангел Азазель, – пояснил Гаэтано, – За это его лишили крыльев и изгнали в ад. А его подарок до сих пор служит любой женщине, которая хочет стать красивой и желанной. От природы такой цвет дают лишь поцелуи мужчины.
– И от них тоже можно стать такой красивой? – тихо сказала Алессия.
– Да, но тебе это ни к чему, ты всегда будешь прекрасной, – ответил Гаэтано, впервые почувствовав растерянность, – Если ты не хочешь, чтобы я тебя целовал, ничего не будет и ты все равно останешься красавицей.
– Но я хочу, – шепнула девушка и спустила клобук, так что темные локоны рассыпались по плечам.
Он до рассвета остался в ее келье, благо его дар мог обеспечить им неприкосновенность. Под монашеским одеянием скрывалась крепкая высокая грудь, стройная талия, крепкие бедра, а главное, безумная природная страсть. Стремясь познать первого в жизни мужчину, она стерла в кровь не только губы, а Гаэтано, беспокоясь о хрупком теле своей первой земной женщины, пытался утолить эти раны поцелуями. Потеряв все силы, Алессия гладила его плечи и грудь и спрашивала шепотом:
– Но если ты ангел, то где твои крылья? Или тебе тоже отсекли их, чтобы ты смог попасть на землю?
– Это совсем не обязательно, – улыбнулся Гаэтано, – Силу для земных путешествий мне всегда давала любовь.
Через неделю ему пришлось уходить, и Алессия, подарив любовнику засушенный цветок, поклялась ждать его на следующий год. Но по возвращении Гаэтано не нашел ее – настоятельница гордо поведала, что год назад одна из юных невест Господа оказалась беременной и наотрез отказалась выдать имя соблазнителя. Чтобы скрыть позор, ей сделали тайный аборт с помощью раскаленных спиц, и вскоре девушка умерла от заражения крови.
Гаэтано знал, что после этого ему не жить, но и не собирался оставлять в живых этих ряженых благочестивцев. Свой прощальный дар он приберег на Рождество, когда мирная городская ярмарка, на которую внезапно решили наведаться настоятельница и самые преданные сестры, превратилась в неслыханную оргию. Вино лилось на обнаженные тела и тут же слизывалось нетерпеливыми языками, губы откусывались начисто, окаменевшая мужская плоть намертво застревала в женской впадине, любовники отдирали себя с мясом, вопя от боли, ужаса и неугасающего желания. Воистину дьявол, с которым договорился бывший ангел, повеселился на этом празднике на славу.
Когда искалеченные горожане наконец опомнились, то все, кто не умер от кровопотери и болевого шока, добровольно пошли в петлю или понемногу лишились рассудка. А городок, который когда-то был так дорог Гаэтано, окутали страшные легенды, его название произносилось со страхом и пикантным придыханием во всех уголках страны.
Гаэтано последний раз поцеловал засушенный цветок и шагнул с купола самого высокого храма в столице. Крылья и дар регенерации он подарил другим ангелам, вместе с напутствием не любить земных женщин.