Она остановилась, чтобы перевести дух после раздражённой тирады. Затем, хмыкнув, добавила:
— Впрочем, я думаю, эти стены и не такое видели. А наш штатный секретаръ никому своего места точно не уступит. Он хозяйничать у себя в архивах никому не даёт даже на свои отгулы их опечатывает. «Чтобы бардака не навели».
— Как я его понимаю! Мне надо делать то же самое, а то после отгулов в каморку иной раз зайти не получается — по всему полу стопками лежат таблички и дополнительной работы на малый цикл. А… Ох ты. — зеркально ужаснулась Люсилль. — Это мне придётся оперативную работу вести?! Было… бы странно. А я не особо люблю лишнюю движуху и ненужную суету. И от общей храмовой боевой подготовки вместе с Моки уже давно отлыниваю. Впрочем, не мы одни, конечно, обычно в Омилле довольно спокойно… Не верится, что вся эта жутковатая травмирующая ерунда когда‑то пригодится. Но всё равно, не хотелось бы сейчас вспоминать о том, что такое дежурства и операции.
Ни одна из них явно не хотела оказаться на месте другой.
— О, не переживай. — отмахнулась кантинская порядочница. — В нашей глуши ни происшествий, серьёзнее потасовок в тавернах, ни опасных существ, разгуливающих прямо в Управлении посреди света, нет. Я ничем опаснее пересчёта караванных мешков, осмотра потоптанных полей и погоне по лесу за сбежавшей из храмовой лечебницы сумасшедшей горожанкой под медикаментами в последнее время не занималась. Тоска болотная… Последнее действительно серьёзное случилось ещё до моего прихода на службу…
— Звучит обнадеживающе. — выдохнула секретара. — Сумасшедшая горожанка, впрочем, доверия не внушает.
— Она была ничем не вооружена и опасность представляла только для себя. Могла потеряться в лесу или свалиться куда‑нибудь… Максимум, что тебе придётся делать сейчас — это быть судьёй в споре пары раздухарившихся городских — чьи овощи уродилась больше. — кивнула Ами. — Это завсегдашний кантинский спор. Тут может и потасовка случиться.
Люси весело кивнула в ответ.
— Кантинская неустаревающая классика! Всё, как в старых учебниках и историях, услышанных давным‑давно… И ничего не изменилось. Верность традициям. А секретару всё равно придётся своё насиженное место уступить. — хмыкнула омиллька. — Иначе весь смысл программы обмена теряется.
— Он уже безвозвратно потерян, если меня, без навыков и склонностей, собираются привлечь к подобной работе здесь. — развела руками Ами. — Ещё и с моим уровнем знания омилльского. Начертанное я, конечно, понимаю лучше, чем сказанное, но то, что привыкла писать на ткани и табличками вашими пользоваться не умею, здесь мне точно не поможет лучше справляться с заданиями. Как и накапливающийся от сидячей работы стресс…
— Думаю, тебе не придётся много писать самой. Только если вести журнал. — предположила Люси. — Скорее, составлять и каталогизировать уже кем‑то написанное. С чтением надписей на корешках при поиске ты вполне себе должна справиться. Если мы с тобой сеймомент разговариваем. Уровень владения языком у тебя весьма неплох. Особенно для кантинки.
— Спасибо. Да, у нас невероятно сложно добыть учебную и справочную литературу, не относящуюся к хозяйствованию и растительству.
— А… Кстати. Тебя прислали именно поэтому? Не так много людей в Кантине владеет омилльским, насколько я помню…
— Да, верно. Потому я всегда первая командировочная. И единственная, кто не то чтобы знает, но, хотя бы интересуется другими языками. И культурой. Остальные по уши утонули в бытовых заботах и любви к отчизне. И вылезать не желают, видимо, тепло там. И безопасно.
Секретара хихикнула. Видимо, она знала кантинский анекдот, на который только что сослалась Ами.
— Оно и заметно, что ты особь подвижная… И любознательная. — отметила Люсилль. — Что для кантинок тоже редкость. Я знаю, о чём говорю. У меня тётка‑кантинка. Из города она выезжает крайне редко и омилльским владеет в разы и разы слабее тебя, хотя со своей омилльской сестрой, моей матерью, регулярно общается письмами. Я потому же знаю кантинский, кстати. А как ты научилась только по учебникам? Жила в Омилле? Приезжала к родне?
— Если бы. Всё по книгам. Потом — на практике, в основном слушая местную речь во время моих рабочих походов. Изредка. В омилльском, и, особенно, в праймском, на мой взгляд, вообще нет ничего сложного. Безумно сложно раздобыть какие‑то учебники, это да. Как‑будто какие‑то загадочные личности не хотят, чтобы мы вообще налаживали коммуникацию. Со всеми этими… Второсортными персонажами. Коверкающими наш прекрасный изначальный язык. Такая презанятная тенденция усложнять изначально простые вещи… всю жизнь нахожусь таким с ощущением, что многое можно было бы сделать гораздо проще. А вот никак… Кстати, о непростых вещах. У тебя родня в Кантине, правильно я поняла?