Лиза посмотрела на ближайший к шефу стул. Джок переключился на нее. — Иди сюда. Хорошо выглядишь. Дай погляжу, какого цвета у тебя сегодня глаза. Боже! Откуда эти шикарные часы? Сорвала банк в Монте-Карло? — Он усадил Лизу к себе на колени. — Ну, так я и думал, синий, переходящий в фиолетовый. Джок раздвинул ноги так, что теперь Лиза сидела на одном колене. — Я всегда хочу тебя, когда у тебя глаза такого цвета — смотри сама, — он взял ее руку. — Но сегодня утром ничего такого. Сейчас прилетает банда из Израиля. Не хочу встретить их в мятых штанах.
Лиза пришла домой только в шесть часов. Она жила на третьем этаже дома, который снимала в складчину с соседями. Комнаты на третьем этаже были поменьше, чем на других этажах, за счет мансардных окон, скошенных внутрь. В большой комнате жил молодой человек из Балтимора, который работал в офисе сенатора Иглхарта. Остальные две комнаты занимала Лиза. Ванная была общей. Из окна одной комнаты был виден желтый, обшитый досками соседний дом, из окна другой — густые кроны деревьев за проволочным забором на другой стороне улицы. Где-то там за деревьями было старое китайское посольство Чан Кайши, чье имя встречалось ей когда-то в учебнике истории. На втором этаже разместились две девушки и парень, на первом, в комнате, которую собирались сделать столовой, когда строили дом в двадцатые годы, жил оператор местной телекомпании.
Гостиная была одна на всех, так же как кухня, боковая веранда и еще одна, выходящая на задний двор, где росло несколько кизиловых деревьев. На всех дверях и окнах были сетки от насекомых. Никому из жильцов ни разу не пришло в голову снять эти сетки, когда наступали холода. Просто не было смысла снимать их, складывать, тащить на чердак, чтобы через полгода доставать опять.
Лиза сидела на длинной скамейке задней веранды и пила чай со льдом. Это было ее любимое место в доме. Даже если на веранде сидел еще кто-нибудь, попивая чай, кофе или холодное пиво, можно было не обращать внимания и думать о своем: расстояние между сидящими было достаточно большим, и можно было не смотреть друг на друга.
Два года назад, когда Лиза получила место у Джока, она увидела в газете объявление о том, что в этом доме сдается комната.
Как большинство молодых вашингтонских служащих, Лиза жила на собственные средства. Она только изредка навещала своих родителей, живших в Пенсильвании, где выросли Лиза и ее брат. Отец Лизы был дантистом, мать — дурехой. Никто, кроме дочери, не сказал бы о ней так: эта женщина и себя, и свой дом содержала в порядке, но Лиза думала о своей матери именно так.
— Не пора ли тебе подумать о замужестве? — казалось, это была единственная фраза, которую Лиза слышала от миссис Табор с тех пор, как ей исполнилось семнадцать.
Лиза терпеть не могла дом, где жила ее семья. Три предыдущих дома были не лучше — везде одно и то же: аккуратный двор перед домом, аккуратный дворик за домом, диван и два кресла напротив телевизора, стандартный набор стульев с прямыми спинками в тесной столовой. Наверху — одна небольшая спальня и две совсем крошечных.
Если у ее матери когда-то и было воображение, то с ним давно было покончено.
Лизе же воображения было не занимать. Она знала, что где-то там далеко раскинулся сияющий мир. Лиза собиралась стать частью этого мира. Она прекрасно понимала, что надеяться могла только на себя.
Лиза получила стипендию университета Пенсильвании, но этого не хватало, чтобы позволить ей учиться. Оставшуюся часть платы за обучение вносил отец, и все же на лето Лизе приходилось устраиваться на работу. От матери она по-прежнему слышала ту же песню: «Зачем четыре года тратить деньги на образование, если сразу после колледжа ты выйдешь замуж». Лиза считала мать настолько глупой, что никогда с ней не спорила.
Она знала, чего хотела от университета. Он должен был обеспечить ей связи, которые могли стать ступеньками наверх.
Лиза была умна и красива, со своими университетскими знакомыми держалась чуть холодно. Очень придирчиво выбирала тех, с кем ложилась в постель. Не в смысле чувств. Главным критерием было, что молодой человек может предложить помимо постели. Лиза выясняла, чем занимаются его родители. Если это был крупный бизнес или что-то из того, чем она интересовалась, молодому человеку давалось понять, что недурно было бы пригласить Лизу пообедать с родителями. Если же родители жили в Нью-Йорке или Вашингтоне, знакомство с ними становилось обязательной частью программы.
Больше всего Лизу интересовали средства массовой информации, реклама, общественные отношения — и, конечно, политика, которая, по большому счету, не что иное, как сумма того, другого и третьего. Своей специальностью она выбрала политологию. Но Лиза также посещала лекции по литературе, истории искусств. На последнем курсе она вдруг увлеклась историей музыки. Она не знала точно, чем будет заниматься, но хотела быть во всеоружии, когда войдет в шикарные кабинеты за пока закрытыми для нее дверями.
Зато она точно знала, чего она в своей жизни делать не собиралась. Она не собиралась влюбляться в какого-нибудь прилизанного бизнесмена средней руки и всю жизнь изображать примерную хозяйку за обедом в честь начальника отдела мужа и быть предельно внимательной, отвозя детишек в школу на второй машине.
Недаром Джорджи при первой же встрече поняла, что у них с Лизой много общего.
Лиза многому научилась в университете. В том числе познала радости секса. Удовольствия в постели она ставила выше, чем такие отношения, когда для кого-то что-то значишь. Еще никто из тех, с кем она была близка, не оказался совсем уж отвратительным. И Лиза надеялась, что такого не произойдет. Она хорошо усвоила практику «Ты — мне, я — тебе». На свете мало мужчин, у которых есть все. Парень с красивым телом, опытный в постели, с деньгами и властью — это прекрасно, но такого еще надо встретить. На первом месте для нее стояла власть, на втором — деньги. Причем Лиза заметила, что если у мужчины были власть и деньги и он хорошо понимал, что далеко не Адонис и в постели так себе, он гораздо охотнее помогал ей делать карьеру и дарил по-настоящему дорогие подарки.
Лиза посмотрела на часы. В семь за ней должен заехать Джок. Они вместе обедали раз в неделю. После совместного уик-энда Джок улетал на два дня в Нью-Йорк. Так что сегодня будет, о чем поговорить. Надо пойти принять душ.
Шофер притормозил у входа в ресторан «Уиллард», швейцар открыл дверцу «кадиллака». Джока здесь знали.
— Как всегда рады вас видеть, сэр. Добрый вечер, мисс.
На Лизе был черный льняной костюм — юбка и двубортный жакет. Лацканы пиджака так низко сходились на ее груди, что было непонятно, надето ли на Лизе под пиджаком что-то еще. И все же она не выглядела дешевкой, как большинство девиц с огромными декольте, на которых под жакетом не было даже лифчика.
Джок был в белом льняном костюме, который эффектно контрастировал с синей рубашкой. Розовый галстук и белые лайковые туфли завершали его наряд. Джок прекрасно сознавал, что его никогда не примут за джентльмена. Он выглядел как мошенник из Миссисипи. Он и был мошенником, только не из Миссисипи, а из Ньюарка, и если кому-то что-то в нем не нравилось, что ж, им же хуже.
Они были странной парой. Две пожилые дамы за соседним столиком заинтересованно следили за Лизой и Джоком, пытаясь угадать, какие отношения связывают этого безвкусного курчавого монстра и хорошенькую, уверенную в себе девушку. Зато конгрессмен, подошедший к их столику, явно не имел на сей счет никаких сомнений.
— Как дела, Джок? Собирался позвонить тебе на неделе.
— Это Лиза Табор. Она работает у меня.
— Привет, Лиза. Случайно не знаешь, как мне убедить моих выдающихся коллег, что для человека нет ничего полезнее животных жиров?