— Не знала. А теперь?
Морин отпила еще глоток виски. На губах ее играла озорная улыбка.
— Ты мне больше нравишься в другой роли.
— Раньше. А теперь? — Морин издевалась над ним.
— Что происходит в твоей хорошенькой головке, Морин? — спросил Ян полушутливо, хотя вопрос был задан вполне серьезный.
Морин же решила отвечать на этот вопрос всерьез.
— Почему ты не звонил мне почти три недели?
— Я работал. Возможно, тебе когда-нибудь приходило в голову, что я бываю иногда занят на работе? — Теперь Ян был уже по-настоящему зол.
— Настолько занят, что никак не можешь найти пяти минут, чтобы вспомнить о трех сотнях ирландцев, которые вкалывают с утра до ночи, и чья вина только в том, что они не принадлежат к проклятой протестантской церкви.
— Морин, черт возьми, о чем ты?
Ответ на его вопрос был ясен, хотя Ян не понимал, почему Морин так волнует, примет ли он решение вложить деньги в фабрику мотоциклов в Белфасте. Морин поставила виски на столик и потянулась, откинувшись на спинку дивана. Она раздвинула ноги и опустила между ними руку. Полулежа в таком положении, она ждала, пока Ян хорошо представит себе то, что скрывали розовые брюки. Но Яна меньше всего интересовал сейчас секс. Он испытывал сложное чувство, какого никогда раньше не испытывал с женщинами. Злость, негодование, страх — все вместе.
— Ну что, господин министр, покувыркаемся? — Морин продолжала похлопывать одной рукой между ног. — Или лучше поболтаем об этих парнях из Ирландии, о которых никак не может забыть такая серьезная девушка, как Морин, как бы ей ни нравилось проводить с тобой время. — Другой рукой Морин начала поглаживать левую грудь, так что сосок проступил через розовую футболку.
— Или, может, побеседуем о нашей дорогой Пэтси? А то мы редко о ней вспоминаем. Мы вообще редко о чем-нибудь говорим, господин министр, кроме, разумеется, того, что вам нравится делать с моим телом. Вы просто пользуетесь мною, господин министр. Я — ваша жертва.
Ян почувствовал, что к чувству страха и негодования прибавилось вдруг неистовое желание. Он встал, подошел, взял Морин за руку и поднял с дивана. Он предпочитал дивану ковер — больше места. Они не раздевались. Ян просто расстегнул брюки. Когда он сделал то же самое с брюками Морин, то обнаружил, что под ними ничего нет. Все произошло грубо и быстро. Когда они закончили, Морин встала, застегнула брюки и опять развалилась на диване, оставив Яна лежать на полу.
— Ну так как, господин министр, о чем поговорим? О ребятах из Ирландии или о милашке Пэтси?
Ян вскочил. В припадке бешенства он чуть не сшиб стол, а затем залепил Морин такую пощечину, что голова ее откачнулась до спинки дивана. Она инстинктивно закрыла лицо руками, ожидая второго удара, но его не последовало. Морин подняла голову, Ян увидел след своей ладони на ее правой щеке.
— Эй, господин министр, а что сказала бы ваша сиятельная женушка, если бы увидела, что респектабельный английский джентльмен ведет себя как пьяный ирландский крестьянин?
Ян привел в порядок свой костюм и, даже не взглянув на ярко-розовую фигуру на диване, направился к выходу. Замок входной двери щелкнул за его спиной. Интересно, если поднять голову и посмотреть на ящики с геранью и петуниями, увидит ли он по ту сторону окна золотисто-каштановые волосы Морин. Или она так и лежит, развалившись, как шлюха, на своем проклятом диване.
Только дойдя до Виктория-стрит, Ян посмотрел на часы. 2.10. А ему-то казалось, что прошла вечность с тех пор, как он вышел из ворот на Даунинг-стрит после заседания кабинета. Встреча с министром торговли Германии назначена на 3.30. У него есть еще больше часа свободного времени. Ян зашел в первый попавшийся бар, заказал порцию виски и сандвич и поставил все это на столик в углу. Хорошо, что он не мог здесь встретить никого из знакомых. Ему необходимо было успокоиться. И решить, куда идти дальше.
11
Джок Лиддон сидел в зале заседаний комитетов сената. Он всегда садился в последнем ряду, ближе к двери.
— На этом месте всегда имеешь возможность сбежать или остаться, — любил повторять Джок. К тому же с этого места было прекрасно видно каждого из присутствующих в зале.
Джок любил этот великолепный зал. Разноцветные мраморные колонны напоминали о сенаторах прошлого века, которым вряд ли понравились бы кабинеты их теперешних коллег.
Председатель комитета, словно судья, сидел за столом, стоявшим на возвышении, по бокам располагались члены комитета, в зале же сидели другие сенаторы, помощники, лоббисты, представители средств массовой информации. По обе стороны стояли телевизионные камеры.
Сенатор Чалмерс Морли, обращаясь к председателю, не забывал повернуться таким образом, чтобы попасть в кадр. Сенатор выглядел довольно живописно. На нем был кремовый льняной костюм, ярко-голубая рубашка, узкий черный галстук. Лицо и руки успели сильно загореть. Он был похож скорее на актера, исполняющего роль сенатора Чалмерса Морли. Впрочем, ремесло актера и политика еще древние ставили рядом.
Джок смотрел на сенатора с полным безразличием.
— Да, — отвечал тот председателю комитета. — Да, сэр, я счастлив сообщить вам, что моя репутация в этом деле…
Гораздо интереснее было наблюдать за членами комитета. Большинство из них явно испытывали удовольствие, глядя на то, как выкручивался Морли. И в то же время они не могли не думать о том, что в любой момент каждый из них может оказаться на месте Морли, и ему тоже придется публично полоскать грязное белье.
Джок опять посмотрел на сенатора. По окончании заседания они должны были вместе обедать. Сенатор дважды откладывал встречу. А Джоку был очень нужен Морли. Просто позарез. Одним из главных клиентов Джока была компания «Америкен Стар Ойл». Недавно в Северном море, к востоку от Шотландии, обнаружили несколько нефтяных участков. «Америкен Стар Ойл» очень хотелось получить лицензию на разработку этих участков. Любой, кто мог этому поспособствовать, получил бы свой жирный кусок. Конечно, этот кусок хотел получить Джок. Но с лицензией были большиепроблемы.
Когда сгорела платформа «Стар Ойл» в Северном море, реакция большинства была: «Ну что ж, никто не застрахован от несчастных случаев». Тем более что фирма выплатила семьям погибших такие суммы, каких им никогда не удалось бы получить через суд, так что на владельцев платформы не поступило ни одной жалобы.
Но два взрыва за три года! 290 погибших в огне и утонувших. Это уже не могло сойти с рук правлению компании. Председатель правления говорил Джоку:
— В какое жуткое время мы живем! Ни в чем нельзя сослаться на божий промысел. Сегодня людям самим приходится отвечать за любую неприятность.
«Кадиллак» Джока остановился у ресторана «Хей-Адамс». Портик ресторана отбрасывал длинную тень. Джок подумал, как приятно укрыться в этой тени от палящего солнца, заливающего площадь Лафайет. Латунные пуговицы швейцара, открывшего заднюю стенку «кадиллака», были начищены до блеска, перчатки поражали безукоризненной белизной. Сначала из машины вышел Морли, затем — Джок. Владельцам ресторана нравилось, когда их заведение называли «Островком вежливости в море власти». В конце прошлого века на месте отеля «Хей-Адамс» стояли стена к стене дома Джона Хея и Генри Адамса. В отличие от большинства политических противников, они на всю жизнь остались близкими друзьями. Между домами был даже внутренний ход, пробитый в общей стене. В 1927 году вместо целых домов появился отель «Хей-Адамс», с мраморными ваннами и отдельными номерами для горничных и шоферов. В 1980 году отель был реконструирован. Внутри он был отделан под английский замок.
— Момент, один телефонный звонок, — сказал Чалмерс Морли, подсаживаясь к столику с телефоном, стоящему в вестибюле. Телефон имитировал старинный аппарат. «Хей-Адамс» был единственным местом, где можно было покрутить диск. Не то чтобы сенатору было так уж необходимо позвонить в офис, но надо было еще раз дать понять Джоку Лиддону, насколько он важная персона. Поговорив, Морли поискал глазами Джока, который успел за это время поздороваться с конгрессменом из Фондового комитета, начальником финансового отдела «Вали пост», советником английского посла по вопросам обороны. Все они направлялись в зал Адамса.