— Потом поболтаем еще, — Джорджи кивнула Яну и обернулась к Джоку.
— Дьявол легок на помине, — сказала она.
— То есть? — не понял Джок.
— Мы как раз говорили о лоббистах. Как дела, Джок?
Джок откинулся на спинку стула и оглядел Джорджи с ног до головы. Она с ужасом почувствовала, что краснеет под его взглядом.
— Настоящее? — спросил Лиддон, глядя на ожерелье из жемчуга и золотистых топазов, доходящее Джорджи почти до талии. Пламя свечей, освещавших столовую, придавало глазам Джорджи цвет топазов.
— Мне подарил это Хьюго, — сказала Джорджи, и они оба рассмеялись: было ясно, что подарок Хьюго — из самого дорогого ювелирного магазина.
— Лиза — обязательная часть твоей жизни в деловых кругах Вашингтона? — спросила Джорджи, с удивлением почувствовав собственное напряжение в ожидании ответа.
— Необязательная, — ответил Джок. — Она — симпатичная крошка. Можно считать, что она моя протеже. Я выпросил для нее приглашение на этот обед, потому что знал, что здесь будут несколько человек, с которыми Лизе необходимо познакомиться.
Джок всегда успешно сочетал болтливость и скрытность. В то время как его манера говорить казалась собеседнику предельно откровенной, мозг его напряженно работал, соображая, какую именно часть правды стоит сообщить собеседнику. «Правду надо экономить», — любил повторять Джек. Это была цитата, но имя автора он забыл. Сейчас, например, он не стал сообщать Джорджи, как он тонко использовал их с Хьюго имена и упоминание о семейном ленче у Лонсдейлов, чтобы раздобыть приглашения на сегодняшний вечер для себя и Лизы.
— Я видел, как вы разместили мое объявление. Что ж, не так близко, как хотелось бы моему клиенту, но достаточно близко, чтобы он не очень вопил. Как вам картинка, которую мы выбрали для объявления? Правда, высший класс?
— Смотрелась бы еще лучше, если бы занимала целый разворот, — сказала Джорджи. — Надеюсь, ваш клиент понимает, что его интересы требуют, чтобы он почаще залезал в свой карман?
— Я почти убедил его в этом. Но он не хочет платить, пока не будет уверен, что объявление напечатают прямо рядом со статьей о вреде сахарина. Плохо, что вы не можете обещать мне это заранее. Все эти дурацкие нормы этики. Вся их польза только в том, что они делают и без того сложную жизнь еще сложней.
Джорджи рассмеялась.
— Я не Хьюго. Как вы, кажется, уже догадались, я соблюдаю нормы этики не ради их самих. Если кто-нибудь решит, что редактора «Уорлд» можно купить, то мне конец как редактору. И все-таки я не согласна, что нормы этики всегда только мешают жить. В общем-то, они облегчают жизнь — так же, как другие правила. Человек знает, в каких рамках ему держаться.
— Конечно, конечно, Джорджи, вы попали в самую точку. Но все знают, что правила существуют для того, чтобы их нарушать. Иначе было бы скучно жить. И не говорите мне, что вы не любите нарушать правила — я вам не поверю.
— Дальше вы, вероятно, скажете, что неплохо было бы напечатать в «Уорлд» историю любви еще одного вашего клиента, — рассмеялась Джорджи.
— Я когда-нибудь предлагал вам что-то настолько прямо? Может быть, грубо — да, но прямо — нет. Я могу придумать многое, чем интересно было бы заняться вместе.
Джок поднял бокал с кларетом и жестом показал Джорджи, что пьет за ее здоровье. Джорджи опять почувствовала, как кровь прилила к щекам.
Джок сменил тему:
— Кстати, ваш репортер сумел выудить что-нибудь интересненькое из Майкла О'Донована?
— О, да. Он раскрыл подноготную многих проблем, над которыми бьется сейчас Ян Лонсдейл. Спасибо за помощь.
— Всегда рад. Вот что я еще могу предложить, Джорджи. Сенатор Чалмерс Морли сейчас у всех на слуху, — Джок кивнул сенатору, сидящему напротив него. Сегодня на Морли была бабочка, а не его обычный узкий черный галстук. Так он меньше напоминал актера, исполняющего роль сенатора из Техаса.
— Он очень расстроен этим дурацким скандалом из-за того, что хлопковые магнаты якобы вложили в его избирательную кампанию больше денег, чем положено. Ведь так каждый может оказаться в дерьме из-за ошибки своего бухгалтера. Морли теперь не доверяет прессе, последнее время отказывается от всех интервью. Но для «Уорлд» я мог бы организовать встречу с ним. Он может кое-что рассказать по англо-американским сделкам. Он скоро поедет в Лондон посмотреть, с кем можно сотрудничать в промышленности и энергетике. Если заинтересуетесь, дайте мне знать.
За столом сэра Мартина шла спокойная общая беседа. Впрочем, посол и не сомневался, что может положиться на Пэтси.
Но вот за третьим столом, где неофициально распоряжалась Имоджин, все были в напряжении. Напротив Имоджин сидел Хьюго. Справа от него посадили жену сенатора Морли. Хелен Морли была очень красивой женщиной, возможно, красота ее успела уже несколько поблекнуть, но не настолько, чтобы она перестала вызывать восхищение у мужчин. Хотя Хелен становилась раздражительной, если речь шла о репутации ее мужа, тем не менее она была остроумным собеседником. Их с Хьюго посадили рядом в надежде, что им найдется, о чем поговорить. Получилось же все наоборот. Хьюго отвечал на все вопросы Хелен угрюмо и односложно. Он сидел, откинувшись на спинку стула и, казалось, забылся, любуясь желтыми розами в средневековой китайской вазе, стоявшей посреди стола. Но Имоджин, у которой было прекрасное боковое зрение, отметила, что он сидит так, ожидая, когда девушка, сидящая с другой стороны от него, повернется так, чтобы можно было заговорить с ней, нимало не заботясь о том, что и ей, и ему надо было уделить внимание другим соседям.
Не теряя нити разговора с президентом «Эн-би-си», Имоджин перевела взгляд на девушку, с которой так не терпелось поговорить Хьюго. Не было никаких сомнений, что Лиза была очень красива. Но в Вашингтоне много красивых девушек. Что же Хьюго нашел в ней, что заставило его забыть о своих обычно безукоризненных манерах?
Лиза понимала, что Хьюго хочет, чтобы она повернулась к нему, но она решила не отворачиваться от конгрессмена, с которым вела непринужденную беседу до тех пор, пока не подадут рыбное блюдо. Она хотела показать Имоджин, что умеет вести себя надлежащим образом на обедах такого класса. Хьюго подождет. В конце концов, Хьюго и так у нее на крючке.
Хьюго показалось, что прошла вечность, пока Лиза наконец повернулась к нему.
— Почему ты не сказала мне, что будешь здесь? — Хьюго старался говорить тихо, но голос его все равно звучал резко.
— Хотела сделать тебе сюрприз, — ответила Лиза.
— Ненавижу сюрпризы, — угрюмо пробурчал Хьюго.
Он так жаждал поговорить с ней, а теперь не мог больше выдавить из себя ни слова. Лиза решила перевести разговор на нейтральные темы.
— Ты собираешься писать статью о Яне Лонсдейле? — спросила она.
— Да. На этой неделе, но чуть попозже. Собираюсь в ней разнести в пух и прах манеру американского правительства вести бизнес, а заодно и мужа вот этой женщины, что сидит с другой стороны от меня, — сказал Хьюго, понизив голос. Он начал пересказывать Лизе содержание своей статьи, где большое место отводилось системе лобби. О, он вложит туда всю свою ненависть к Джоку Лиддону и ему подобным.
— Ты можешь спросить: а что американское правительство? Вся система давно вышла из-под контроля. У нас пятнадцать-шестнадцать центров власти в политике, этаких мерцающих — то ты этот центр видишь, а то нет. — Он яростно ткнул вилкой в тарелку.
— Но какое все это имеет отношение к мужу этой леди? — спросила Лиза, слегка подавшись вперед, чтобы убедиться, что Хелен Морли ничего не слышит, поглощенная беседой с директором музея.
— Когда послу какой-нибудь страны что-нибудь нужно, думаешь, он обращается в госдепартамент? Черта с два, — продолжал шипеть Хьюго. — Он кидается к юристам с К-стрит, которые весь Белый дом превратили в одно большое лобби. А сенатор Чалмерс Морли — классический пример сенатора, которого может купить каждый. Он символизирует собой эту прогнившую систему. И я собираюсь написать об этом.