Последний раз они виделись весной, на Лазурном берегу в Ницце, где у чувствующей была своя вилла. Это место Лорин облюбовала еще в самом начале модельно-актерской карьеры, когда ее имя мало кто знал. Теперь же на узких улочках и под воротами дома дежурили жадные до горячего папарацци. Благодаря этому Риган светился на обложках желтой прессы гораздо чаще, чем хотел бы.
Его называли затворником и эксцентричным чудаком. Несколько совсем отчаянных репортеров даже пытались встретиться и взять у него интервью, чтобы прояснить, что их связывает на самом деле. Первых двоих он послал вежливо, третьего — не очень. Ригану было плевать на дурную славу, а чувствующей — тем более. Ей приписывали романы с состоятельными людьми, некоторые из которых имели достаточно громкие имена.
Он устроился на краю кровати, откинул покрывало и провел пальцами по ее плечу, повторяя изгиб: светлая кожа казалась совсем тонкой. Конфетка потянулась и открыла глаза.
— Я заждалась, — прошептала она и медленно перевернулась на спину. Покрывало скользнуло вниз, открывая грудь. Даже будучи сонной, Лорин оставалась сама чувственность. Она прекрасно знала, как влияет на мужчин, и совершенно не стеснялась использовать свои чары. Ригану мгновенно стало не до размышлений или ответных слов. Склонившись над ней, он поцеловал тонкую жилку, бьющуюся на шее. Изучая каждый изгиб ее тела, наслаждаясь каждой откровенной лаской, он заводился все больше. Голова кружилась от вожделения, по телу шел жар. Она выгнулась от удовольствия, когда он вошел в нее. Риган сходил с ума от желания, даже обладая ею, даже когда реальность плыла перед глазами, а ее грудные стоны становились все чаще и громче.
Приходили в себя они на мокрых от пота простынях. Длинные волосы Лорин разметались по подушкам, и Риган не отказал себе в удовольствии накрутить прядь на палец, разглядывая ее. Изящные брови, тонкие черты лица, светлая кожа почти без веснушек, небольшая упругая грудь. Он мог с закрытыми глазами отыскать каждую родинку на ее теле и знал о ней больше, чем о ком бы то ни было из своих женщин. Все это ничего не значило на расстоянии — аккурат до того момента, как они встречались снова.
— Ты так по мне соскучился? — Она провела пальцами по его груди.
— Поверишь, если я скажу, что целый месяц предавался целомудрию и воздержанию?
— Нет. — Лорин игриво оттолкнула его и поднялась. — Ты и целомудрие — несовместимые вещи.
— Никто не верил в мои благие намерения, поэтому я вырос хулиганом.
Риган приподнялся на локте, глядя ей вслед. В каждом движении чувствующей сквозил призыв к продолжению, поэтому он счел разумным позволить Лорин принять душ одной. Голова до сих пор кружилась, зверски хотелось есть. Поправить положение мог разве что питательный поздний ужин или ранний завтрак, отнюдь не из овощей, но тащиться вниз не было ни сил, ни желания. Риган уткнулся носом в подушку с мыслью полежать так минуты две. И проснулся далеко за полдень, чувствуя себя до безумия голодным.
Женщины — странное племя. Они всегда найдут общие темы, даже если говорят на разных языках. Смех Риган услышал, как только вышел на центральную лестницу. Низкий, грудной — Лорин, и мелодичный, полный искреннего веселья — Агнессы. Дамы расположились в большой гостиной на первом этаже и что-то обсуждали.
Увидев его, Уварова мгновенно притихла и изменилась в лице. Теперь уже Ригану впору было чувствовать себя строгим учителем, заставшим воспитанниц за непристойными разговорами. Вторая «ученица», к его вящему удовольствию, ничуть не смутилась. Лорин полулежала на диване и соблазнительно потянулась, лишь только их взгляды встретились.
— Добрый день, и да будет он таким до последней минуты! — Риган присел на подлокотник дивана. — Прекрасно выглядите, леди. О чем такой жаркий спор?
— О мужчинах, — хитро прищурилась Лорин. — Погоду и моду мы обсудили вчера, когда ты улизнул из Эванс-Холла.
Агнесса поперхнулась и закашлялась. Ее щеки покраснели, а его взгляда она избегала.
— Приятно, что тема погоды и моды настолько вас привлекает, — он приподнял брови. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что они обсуждали. Точнее, кого.
— Мы можем поговорить? — поспешно спросила Уварова и перевела извиняющийся взгляд на Конфетку: — Наедине.