Я слишком сильно хочу его.
— Иногда я думаю, что это случилось только потому, что тебе было одиноко, — мягко говорит он, притягивая меня в свои объятия. Я поворачиваю голову и прижимаюсь щекой к его груди, вдыхая слабый теплый аромат мужской кожи и нотки ополаскивателя, которым стирают его форму. Его руки широкие и сильные, и я чувствую себя в них в безопасности. Я чувствовала себя в безопасности с тех пор, как он поднял меня с бетонного пола в том комплексе, избитую до полусмерти, и отнес в безопасное место.
— Мне было одиноко, — шепчу я. — Но это не единственная причина.
Николай дал мне строгие указания не покидать особняк без усиленной охраны, а сам отправился в свой запоздалый медовый месяц с Лилианой. Я не возражала против этого, им тоже нужно было пространство, чтобы вылечиться и воссоединиться. Меня оставили в особняке с моей охраной, в том числе и с Адриком.
В какой-то момент, когда я вышла из того состояния, в котором находилась, я вспомнила, что он спас меня. Мне захотелось поблагодарить его. Поэтому я предложила ему выпить.
— Надо было лечь в нормальную постель, — говорит он с легким смешком, целуя мою макушку и медленно поворачивая меня к смятым простыням, оставшимся от моего дневного сна. — С тех пор я стараюсь это исправить.
— Ты хорошо справляешься. — Я поворачиваюсь в его объятиях и смотрю на него сверху вниз. — Думаю, мне нравится, как это было в первый раз.
— Ты — принцесса Братвы. — Его руки плавно опускаются вниз, по моей спине, к талии. Его пальцы неровно касаются шелка, слегка зацепляясь за него. — Тебе не следовало лишаться девственности на старинном диване.
Воспоминания возвращаются, такие же острые и пронзительные, как в тот момент, когда он впервые вошел в меня, и с таким же всплеском желания при напоминании о том, как это все произошло.
Адрик сказал мне, что он на службе, что ему нельзя пить. Я настаивала, говорила, что он спас мне жизнь, и я хотела только поблагодарить его. Я флиртовала как умела, в стиле того, кто на самом деле не знает, как флиртовать.
С Адриком было трудно не флиртовать. Он великолепен — шесть футов три дюйма мускулистого, татуированного совершенства, всегда одетый в форму, которая должна быть свободной, но натянутой на мускулистые бедра и безупречную задницу, и обтягивающую черную футболку. Даже не желая того, он создан для того, чтобы с ним флиртовали.
Я даже не совсем помню, как мы оказались вместе. Помню, что он спросил, как у меня дела, хорошо ли я восстанавливаюсь. Я ответила, что да, что мои раны идут на поправку. Все это было очень официально. Я повернула голову, потянувшись за своим бокалом, и вдруг почувствовала его руку на своем лице. На моей челюсти все еще оставался незаживающий синяк.
— Как ты думаешь, — прошептала я, — если бы ты не прикоснулся ко мне вот так?
Он знает, о чем я говорю. Я вижу это по кривому изгибу его рта.
— Я не должен был, — тихо говорит он. — Это было не по правилам. Но… — он колеблется, снова проводя пальцами по моим губам. — Я не могу сказать, что жалею о том, что сделал это.
— Ты мог бы поцеловать меня так еще раз, — шепчу я, наклоняя подбородок, и вижу улыбку на его губах, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня. Я чувствую ее на своих губах, когда он прижимается к моим.
Он был моим первым поцелуем. Моим самым первым, сидя на ситцевом диване в неформальной гостиной, с привкусом водки на губах. Его пальцы, задевшие синяк на моей челюсти, нашли место для отдыха на моей талии, другая его рука поднялась, чтобы коснуться неповрежденной стороны моего лица, и я узнала, каково это, быть поцелованной тем, кого я выбрала, и целовать в ответ.
Это было неожиданно и лучше, чем я могла себе представить, поскольку всю жизнь считала, что единственная близость, которую я когда-либо испытаю, будет в браке, заключенном без моего участия. Я знала, что не должна этого допускать. Я все еще имела ценность для своей семьи. Моя невинность все еще имела ценность. Даже поцелуй, это уже слишком. Но, как и сказал Адрик, я была очень одинока. Я испытала столько боли и жаждала нежного прикосновения. Чтобы почувствовать удовольствие вместо боли. Рот Адрика был полным, мягким и теплым, а поцелуй — нетерпеливым и осторожным одновременно. Я чувствовала, что желание в нем возникло уже давно, возможно, еще до моего похищения, до моего спасения. Я подумала о том, что он наблюдал за мной на протяжении месяцев и лет, желая меня, тоскуя по мне издалека. Все это было так романтично, что я позволила себе погрузиться в это, даже не зная, правда ли все это.