— Это приемлемо? — Спрашивает Николай, и я сдерживаю рвущийся наружу ответ при мысли о том, что его можно назвать приемлемым. Конечно, вопрос был адресован не мне.
Никто не спросит меня, считаю ли я Тео приемлемым. Он богат, влиятелен и мужчина, так что, конечно, это так.
— Да. — Тео делает глоток виски, наблюдая за тем, как Николай открывает деревянную шкатулку и достает оттуда маленький перочинный нож с рукояткой из слоновой кости. Развернув лезвие, он проводит им по большому пальцу, прижимая его рядом со своей подписью на уже подписанном документе. Кровь просачивается в толстый пергамент кремового цвета. Когда отпечаток пальца становится отчетливо виден, он убирает руку, вытирает большой палец о чистый белый носовой платок, подталкивает бумаги к Тео и протягивает ему нож.
Тео не колеблется. Он берет протянутую авторучку и подписывает свое имя. Быстрый взмах лезвием по подушечке большого пальца, прижатого к месту подписи, и его роль выполнена… осталась только я.
Я не люблю боль. И никогда не любила. Я морщусь, глядя на нож, но чувствую на себе взгляд брата. Это часть наших традиций, выбора нет. Если я согласна на брак, значит, так тому и быть.
Я подписываю свое имя, а затем прижимаю лезвие к большому пальцу. Тебе придется повторить это в брачную ночь, если ты хочешь избежать наказания за то, что сделала, говорю я себе. Считай это авансом.
Я провожу лезвием по коже, морщась от резкого ожога, и прижимаю большой палец к бумаге. Я смотрю, как она просачивается в пространство рядом с влажными чернилами моего имени, и думаю, что дело сделано. В принятом и окончательно оформленном решении есть определенное облегчение. Теперь отступать некуда.
Когда я отдергиваю руку, и Николай протягивает мне платок, я думаю, что на этом все и закончится. Но Тео допивает виски, отставляет стакан в сторону и выжидающе смотрит на нас с братом.
— Теперь о моей части, — говорит он, и я растерянно смотрю на него.
— Есть еще что-то?
Он обращает на меня свои папоротниково-зеленые глаза, и я вижу в них легкое презрение.
— Ты думала, что только твои традиции имеют значение, Марика? У моей семьи есть свои.
К моему удивлению, я чувствую укол стыда от того, как он смотрит на меня, сменяющийся острой злостью на то, что он вообще посмел так на меня смотреть.
— Я думала, что ты заранее расскажешь моему брату о традициях, которые хочешь соблюсти.
— Он сказал. — Голос Николая холоден, и я понимаю, что я единственная, кто остался в стороне. Это еще больше злит меня.
— И? — Я смотрю на Тео ровным взглядом. — Теперь мы должны выпить кровь друг друга?
К моему удивлению, он ухмыляется. Это смягчает черты его лица и заставляет его выглядеть моложе и даже привлекательнее. Мое сердце снова трепещет в груди, и я немного ненавижу его за это.
— Да, но ты не первая, кто обвиняет в этом ирландцев, девушка, — говорит он, и только когда он доходит почти до конца предложения, я понимаю, что он специально усиливает свой акцент. Он немного издевается надо мной и, думаю, не только это, он понял, какой эффект это произвело на меня раньше.
Я бросаю на него взгляд, не желая, чтобы он снова увидел, как это на меня подействовало.
— Но нет, — продолжает Тео. — По нашему обычаю, обручение должно быть благословлено священником в ночь подписания контракта. Так что, если вы с братом будете так любезны, что прибудете в собор Святого Имени, отец О'Халлоран будет ждать нас там.
Не знаю, почему это меня удивляет. Конечно, он католик, так же как моя семья и все остальные русские, которых я знаю, — православные. Вероятно, он не обращает на это внимания, пока не приходит время следовать подобным традициям. Тем не менее у меня нет особых возражений против этого, и, скорее всего, это будет приятнее, чем порезать себе большой палец минуту назад.
Вот так я и оказываюсь на заднем сиденье машины вместе с братом почти в десять вечера, направляясь в церковь. Я все еще чувствую Адрика внутри себя. Я думаю о том, как он сказал мне, что хочет, чтобы Тео почувствовал его запах на мне, и трепет развратного желания охватывает меня одновременно с вопросом, что бы сказал Адрик, если бы я сказала ему, что сегодня вечером войду в церковь, полная его спермы.
Думаю, это возбудило бы его не меньше. А может, и больше.
— Ты мог бы предупредить меня, — говорю я Николаю, покачивая головой. Я чувствую, как тяжелые сапфиры и бриллианты моих серег качаются, ударяясь о мой подбородок.