Когда мне вернулся слух, я услышала странный треск за спиной. Дом банкира, уже не выглядел пряничным замком. Все вокруг было усеяно блестящей крошкой от выбитых взрывом окон. Из каждого окна, жадными протуберанцами, вырывались языки пламени, жирные пятна копоти изуродовали оконные проемы. Я вспомнила огонь, пляшущий на березовых дровах в мангале, красивые куски свинины, нанизанные на блестящие шампуры, и меня вырвало, тут же, на дорожку. Еще пару часов назад, все эти люди, которых я знала не первый день, с которыми ела за одним столом радовались жизни, смеялись и шутили, а теперь… Из двери черного хода вышла черная фигура, объятая пламенем.
Человек, а это был живой человек, сделал несколько неуверенных шагов и упал у перевернутого взрывом мангала. Смердело жареным мясом, я зажала рот руками и побежала прочь. Через некоторое время я сидела в машине, давясь слезами, пытаясь салфеткой оттереть рот от вонючих остатков рвоты, и смотрела на суету возле дома. Пожарные лили воду в окна, сбивая пламя. Человек, лежащий во дворе, продолжал дымиться сизым дымком, пока кто-то не накрыл его куском брезента. Стоящий у машины местный участковый задавал мне какие-то вопросы, на которые я автоматически отвечала. Наконец лейтенант сунул мне в руку ручку, подсунул под нос исписанный протокол, где стояло три галочки, куда я не глядя поставила подписи.
— Я могу ехать?
— Можете, вам позвонят.
Я вошла в подъезд, пряча в рукаве черное лезвие ведьмовского ножа, и очень надеясь, что какая-нибудь ведьма ждет меня возле квартиры или внутри. Очень хотелось ткнуть какую-нибудь тварь в живот, почувствовать, как заостренный кусок проклятого металла уткнется в хрупкую преграду плоти, а потом, легко преодолев ее, погрузится в живое, испуганно трепещущее, тело. Но никого не было, только Арес, прихрамывая, вышел мне навстречу, с поводком в зубах. Телефон зазвонил утром следующего дня, когда мой трамвай подъезжал к институту.
— Привет. Ну ты дала вчера жару. Что это было?
— У нас в деревне этим рыбу глушат, от деда остался запас.
— Он что, партизан?
— Нет, был взрывником в карьере. Когда деньги увижу?
— Ну ты даешь, столько человек, даже девочку маленькую не пожалела….
— Слушай, я пожилых женщин уважаю, но еще слово услышу…. У меня от дедушки еще кое какое наследство осталось, поэтому в твоих интересах рассчитаться со мной и больше никогда не видеть.
— Ладно, я поняла, ты девка отчаянная. Через три дня, после похорон, подъезжай к нотариусу Чацкой, по улице Восьмого марта. Я там заявление оставлю о вступлении в наследство, потом с тобой рассчитаюсь.
И разговор оборвался. Когда я попыталась перезвонить, услышала только механический голос «абонент не абонент». Я поняла, что денег я не увижу. Пришлось звонить в справочную «ноль девять». Следующим утром я направилась на улицу Восьмого марта и заняла удобную для наблюдения позицию. Первыми на работу прибыли два помощника нотариуса — женщины лет сорока, без особых примет. Нотариус была привезена на большом американском джипе радикально черного цвета. Расцеловавшись с солидным мужчиной за рулем, нотариус вошла в двери конторы за пять минут до начала приема. Вслед за ней в двери юркнула шустрая бабуля с тростью.
В десять минут двенадцатого к нотариальной конторе подъехали две «свежие» «Тойоты», припарковавшись почти в притык к ступеням крыльца. Три женщины в импортных деловых костюмах и мужчина с «дипломатом» целеустремленно зашли в дверь, а водители, на удивление, молодые девушки, встали на крыльце и закурили тонкие «дамские» сигареты. Через пару минут на крыльце появилась давешняя бабуля, которая что-то кричала и махала тростью. Причем, складывалось впечатление, что стены нотариальной конторы пожилая женщина покидала помимо своей воли. Я слезла с подоконника на третьем этаже соседней пятиэтажки, подхватила свой груз и пошла к месту скандала. По мере приближения к крыльцу, где смелая бабуля махала палкой перед лицами водителей, я поняла, что молодость пенсионерки была довольно-таки бурной. Многих из произнесенных ей слов я, до этого, не слышала, хотя, интуитивно, понимала их смысл.
Проходя мимо «Тойоты», оптимистично-голубого цвета, я злобно ткнула в заднюю покрышку черным ножом, с которым я в последнее время была неразлучна. Одна из девиц, отвлеклась от мата, изрыгаемого бабушкой, услышав громкое шипение воздуха, рвущегося через боковой порез (лечится с трудом) на волю¸ из мрачной темницы резиновой покрышки, бросилась мимо меня к быстро оседающей машине. Вторая девушка, раскинув руки, попыталась преградить мне дорогу, но получив по лбу резиновой киянкой, случайно обнаруженной вчера возле коврика Ареса и уже изрядно погрызенной, с громким «Ай» схватилась за голову и осела вниз.