Когда я была маленькой, я мечтала водить поезда, направлять могучий локомотив по уходящей к горизонту стальной нити. Мне нравилось чувствовать мощь электровоза, легко сдергивающего с места многотонный состав, чувствовать сумасшедшие завихрение электрического тока в машинном отделении, ритм мелодии колес на стыках, перемигивание семафоров. Я обожала слушать отца о том, как правильно вести поезд, управлять локомотивом правильно, экономно, избегая аварий и перегрузок. Когда мы переехали к вокзалу, я часами слушала ночную перебранку диспетчеров, через громкоговорители командующих ночной жизнью великой магистрали.
Железная дорога — большой, но закрытый мирок, где принято помогать коллегам, например, довести до нужного места или подобрать в кабину на участке, где поезд сбрасывает скорость. И хотя я не знакома ни с машинистом электрички, ни с его помощником, но они знают отца и приглашают меня в кабину. Да, билет на электричку стоит недорого, но денег нет, отец всегда был скуп, маме дает деньги только на еду. Просить деньги у бабушки я не хочу, поэтому экономлю там, где могу.
Через два часа я, поблагодарив машинистов, спрыгиваю на гравий насыпи станции Ташара, выхожу через пути к выезду со станции, машу рукой запыленному КАМАЗу. На мой вопрос: «До Ново-Бабкина доедем?», кивок шофера, монетка в пятьдесят копеек, тускло сверкнув, исчезает в негнущейся от мозолей кисти водителя. Взрыкивание дизеля, сорок минут езды, полчаса ходу по лесной дороге, старое кладбище и вот беспорядочно разбросанные на берегу великой сибирской реки домишки Старо-Бабкина, деревушки, где половина жителей моя родня по материнской линии.
Еще пять минут ходу, и я поднимаюсь на крыльцо маленького розового домика под зеленой крышей, скрипит дверь, коротко взлаивает Шарик из будки, я почти дома. Кричу: «Баба Анна, это я». Мимолетные объятия, горка пышных оладушек, чашка сметаны, в которой стоит ложка, неспешный разговор о родственниках в деревне и о родственниках в городе и уже глаза слипаются сами собой. Улыбаясь, я проваливаюсь в безмятежный сон. Так счастливо и спокойно как в деревне у прабабушки, я больше не спала нигде и никогда.
Утром следующего дня я провела на огороде. И хотя, на мой, незамутненный, городской взгляд, там царил идеальный порядок, каждый росток радовал глаз гвардейской статью и сочным окрасом, по мнению прабабушки, приложить руки было куда. Я, еле успевая за этой, глубоко пожилой, но еще очень бодрой женщиной, таскала за ней горшочки с какими-то хитрыми порошками, сыпала их туда, куда указывал перст бабули, маленькой лопаткой подравнивала осыпавшиеся края грядок.
Когда солнце поднялось в зенит, и жара стала поддавливать, мы сидели в прохладе веранды, через увитые буйными побегами винограда окна туда пробивались лишь тоненькие лучики солнечного света.
Холодное молоко из погреба, принесенное сегодня утром соседкой, ломило зубы.
— Бабуля, а почему у тебя в огороде нет ни одного сорняка?
— …
— Бабушка, не молчи. Мне баба Таня все рассказала. Я приехала к тебе учиться мастерству.
— …
— Бабушка, не молчи. Мне нужна твоя помощь.
Я, собралась с духом, и рассказала прабабушке о своей последней стычке с отцом, о том, как Стелла, почти каждый день, с неописуемым энтузиазмом и изобретательностью провоцирует конфликты со мной, после которых жалуется родителям, обвиняя меня в том, что сделала сама. Что отец всегда принимает сторону младшей сестры, а мама не принимает ничьей стороны. Что отец давит на меня, не позволяя не оправдаться, не защитить себя. Что после разговора с бабушкой я поняла, что моя неспособность сопротивляться несправедливым требованиям отца неправильна и противоестественна.
Глядя в отстраненные глаза прабабушки, я испугалась, что сейчас услышу отказ.
— Бабуля, еще я чувствую, когда обо мне кто-то говорит, хотя эти люди могут находиться очень далеко. Я различаю, говорят плохо или хорошо. Слова, конечно, не различаю, но эмоции чувствую.
Увидев огонек легкой заинтересованности в глазах бабы Ани, я затараторила:
— А еще я чувствую растение. Я гляжу на него, и понимаю — плохо ему или хорошо, мне кажется, что я различаю его эмоции…
Прабабушка тяжело вздохнула:
— Люда, не хотела я тебя учить. Думала, уйдет это со мной, и Бог с ним. Ничего хорошего это не приносит, ни богатства, ни любви, не счастья. А бывает, что зависть да злоба людская так тебя накроет, что никакой ложкой это не разгрести.