— Не говори это, — предупредил он Кэма.
— Ох, я собираюсь не только сказать, но и вырезать это у тебя на лбу. Ты сам себя слышал? «Я хочу трахаться. Ты и хороший детектив можете продолжать свой праздник любви, но как только презервативы закончатся, я застегну штаны и найду дверь», — голос Кэма сочился сарказмом. — Ты не смог бы заставить ее почувствовать себя еще большей шлюхой. Она провела всю свою сознательную жизнь, решая проблему, созданную Кертисом, потому что ей было больно, и она боялась отказа, а потом ты объявляешь, что собираешься бросить ее самым грубым из всех возможных способов. Она всего лишь говорит, что заботится о тебе, а ты оскорбляешь ее и говоришь, что она просто временная секс-игрушка, — Кэм отошел назад. — Нереальный мудак. Просто нереальный.
— С этого момента я буду заботиться о ней, — продолжил Кэм. — Я позвоню тебе, когда мы найдем Кертиса. Ты заберешь его, получишь свои деньги и вернешься к возможности спать с разными женщинами каждую ночь, пока не станешь для этого слишком старым или не подхватишь какую-нибудь болезнь. Так или иначе, ты сдохнешь в одиночестве — это то, чего ты хочешь. Угадай что? Я собираюсь тебе помочь. Проваливай на хрен.
Детектив повернулся, чтобы уйти.
Ошеломленный и молчаливый Торн смотрел в след. Кэм всегда был отзывчивым и добродушным. Торн знал, что он нервничал и вел себя, как ублюдок. Но он делал это не намеренно. Обычно он не стремился оскорбить кого-то. Но когда это случалось... Что ж, он действительно не знал, что с этим делать, и еще меньше, как это продемонстрировать. Или еще хуже, как это обсуждать.
Попытки проанализировать свои чувства с наркоманом, который подсел на крэк, отцом — наркодилером или отсутствующим братом не научили его особой чувствительности.
На самом деле Бренна имела значение. Большее, чем он мог бы признать. Признание этого дало бы ей возможность навредить ему, он любил экспериментировать, но это не распространялось на боль. Мысль оставить ее с Кэмом и никогда не увидеть снова была такой же приятной, как и попытка зажать яйца в тиски.
— Подожди, — прохрипел он. — Я... Я что?
Кэм повернулся, а Торн все еще не знал, что сказать.
— Говори, — потребовал Кэм.
Но Торн не мог. Он сглотнул и начал подыскивать слова в неожиданно пустой голове.
— Ты хочешь остаться?
Торн нахмурился вопреки пульсирующей боли и кивнул.
Боже, Кэм и его мысли мог читать? Он ненавидел эти чертовы чувства... неполноценности и закрытости. Кэм продолжал смотреть на него, как будто он был ничтожеством, черт подери. Ему было некомфортно в своей собственной чертовой коже.
С рыком Торн повернулся и ударил кулаком в ближайшую дверь. Ему было адски больно, и он потряс рукой. Но боль внутри него была еще хуже.
— Ты сломал мою дверь, но похрен. Починишь. Но если останешься и разобьешь ей сердце, я оторву тебе яйца.
Торн глубоко вздохнул. Еще раз. Внутри него был зверь... очень злой, не дремлющий и растущий. Он облажался и знал это. Чего он не знал, так это то, как теперь исправить все. И это бесило его.
— Я не хочу разбивать ей сердце, черт подери. Я... Она начала говорить о чувствах и прочем дерьме. Какая-то часть меня была счастлива, понимаешь. Другая же… просто... Ах, черт. Я запаниковал. Я дал ей мой стандартный ответ, когда какая-либо женщина посылает мне "я хочу монограммные полотенца" взгляд. Правда..., — он шаркнул ногой, сделал глубокий вдох и пошел ва-банк: — Я могу быть с вами двумя дольше. Я хочу. Но я плох в отношениях.
— Люди становятся ближе, и тебе становится страшно, что, возможно, придется позволить кому-то увидеть настоящего себя, стать надежным для кого-то. Что тебе придется отдать кому-то себя, — глаза Кэма сузились. — Ты боишься настоящей близости.
Бинго! Долбанный Кэм. Проницательный сукин сын. Анализировать его эмоциональность было чем-то средним между неудобством, и ощущением, словно ему в член забили дюжину гвоздей.
— Тебе-то какое дело? — съязвил он. Кэм правильно говорил, и от этого Торну становилось только хуже.
— Если ты хочешь остаться, исправь это. Научись быть честным в своих желаниях перед самим собой и нами. В противном случае, убирайся. Но в любом случае принимай решение, пока Бренна не вышла из душа, потому что я не позволю тебе подойти к ней, пока ты не пообещаешь не причинять ей боль. Бренна особенная, и она заслуживает большего, чем просто трахнуть ее и свалить.
После этой небольшой речи Кэм развернулся и пошел в спальню к Бренне, прикрыв за собой дверь. Детектив был отличным парнем, который, как предполагал Торн, заслуживает смотреть, как вода стекает по ее мягким изгибам. Может даже, помочь ей выйти из душа, вытереть ее полотенцем, отбросить его и сделать все, что он, черт возьми, пожелает.
В то время как он — Торн... будет стоять здесь в одиночестве со своим членом в руке и дрочить, если в спешке не разберется со своим дерьмом.
— Черт, — Торн потер затылок.
Почему бы Кэму просто не попросить его наклониться и сделать ему клизму. Это было бы менее личным. Конечно, этот ублюдок прав.
Отъезд был заманчивым, но не тем вариантом, который он хотел выбрать. То, что он нашел здесь с Кэмом и Бренной, нравилось ему больше, чем нежелание испытать боль, которая появится потом. Как правило, столкнувшись с таким дерьмом, он выдул бы двенадцать банок пива, отправился в стрип-клуб и выбрал любовницу на одну ночь. Или расколол бы несколько черепов, привезя в прекрасный Тусон, скрывающегося от копов, преступника.
Ни одна из этих идей не помогла бы ему справиться с внутренними демонами.
Остается единственный выбор – вскрыть шрамы и надеяться, что он не истечет кровью.
* * *
Кэм слегка приоткрыл дверь в ванную и спросил:
– Я могу войти?
— Входи, — отозвалась Бренна, когда закрыла дверь душевой, с волосами, обернутыми полотенцем и обнаженная, словно только что родилась.
— Черт, я слишком опоздал. Я собирался помыть каждый квадратный сантиметр твоего тела. Как минимум дважды.
Она послала ему нежную улыбку и обернула другое полотенце вокруг тела, но Кэм видел, что она все еще расстроена, и никакая его идиотская шутка не смягчит боль от отвратительных слов Торна.
Видеть ее в своей ванной, кухне, дремлющей на его диване, казалось таким... естественным, и это нервировало. Но ему нравилось. Сильно. И он очень надеялся, что сволочное поведение Торна не отпугнуло ее.
— Какое заманчивое предложение, — она схватила его руки и положила себе на талию, прилагая усилия, чтобы разыграть непринужденную сцену, хотя он знал, что Торн обидел ее. — Хочешь попрактиковаться сейчас, без мыла?
Кэм отложил пушку на тумбочку, затем обнял девушку за талию и притянул к себе. Она была такой маленькой, всего пять футов и два или три дюйма. И весом, вероятно, 110 фунтов. Но в этом маленьком теле было такое большое сердце. Сколько человек на ее месте пошли бы к психотерапевту платить бешеные деньги, чтобы научиться посылать своего отца к черту. Вместо этого она вернулась к человеку, который обидел ее, чтобы познакомиться с ним и попытаться его понять. И будучи брошенной своим женихом, не отказалась от любви. Она просто продолжила идти, не останавливаясь, чтобы зализать раны. Кэм восхищался и любил это в ней.
— Я никогда не отклоню такое предложение.
Ее солнечная улыбка прошла прямо сквозь его грудь, глубоко внутрь... и чуть ниже. Последнее не удивило его. Но чувствовать ее в своей груди было потрясающе. Его бабушка всегда говорила ему, что когда-нибудь он влюбится быстро и бесповоротно. Это была особенность народа его матери. Но апачи были очень суеверными, погруженными в какие-то старые поверья, несмотря на то, что любили технологии. Народ его отца... они просто вступали в брак и заводили детей, как сумасшедшие. Его родители все еще были счастливо женаты и жили в Альбукерке. Их межрасовый брак был успешным, так...