Она подошла к дивану и села. Кэллаген внимательно следил за каждым ее движением.
«Ходит, как королева», — подумал он. Ему было интересно наблюдать за ней.
— Вы уже знаете, что мой муж серьезно болен, а пока он будет беспокоиться за Уилфрида, на улучшение и нечего надеяться.
Я не знаю, ввел ли вас в курс дела мистер Селби, но всего через год, в день своего двадцатишестилетия, мой пасынок унаследует двести тысяч фунтов. Его опекуном до этого времени является отец, поэтому он может пока сам более или менее контролировать денежные дела сына. Но, если сочтет нужным, мистер Ривертон может назначить и другого опекуна. В связи с болезнью муж хочет передать все дела мне, так как считает, что протянет недолго. Пока Уилфрид коренным образом не изменит свой образ жизни, позволить ему самому распоряжаться деньгами ни в коем случае нельзя. Вы меня понимаете, мистер Кэллаген?
Кэллаген кивнул.
— Я бы предпочла, чтобы ваша фирма побыстрее закончила это дело, пока у моего мужа есть силы, чтобы самостоятельно принимать решения, — продолжала она. — Я же совсем не желаю заниматься опекунством. Во-первых, мачехи и отчимы не популярны в качестве опекунов, а, во-вторых, я не уважаю своего пасынка и не хочу иметь никакого отношения к его делам. Наши адвокаты были предупреждены и должны были надлежащим образом проинформировать вас, но последние два дня разыскать вас было невозможно. Надеюсь, я имею право узнать ваши планы? Вы согласны со мной, мистер Кэллаген?
Кэллаген кивнул. Он с интересом оглядывал комнату, с одобрением рассматривал лежащую в кресле черную сумочку с блестящими инициалами «Т.Р.», черные перчатки и великолепное пальто из оцелота.
«Отличная одежда», — заключил он и задумался, какое же имя скрывается за буквой «Т»?
— Я согласен, миссис Ривертон, — сказал он. — Во всяком случае, я понял, что вы хотите знать. Извините, что вы не застали меня в конторе, но меня очень часто не бывает на месте, — детектив посмотрел на нее и улыбнулся. — Фактически я был «на деле». Но вы, наверное, не знаете, что это такое?
Он кинул сигарету в камин, встал и подошел к креслу, куда положил раньше свою шляпу.
— Мне все понятно, миссис Ривертон, — повторил он, дерзко улыбаясь. — Вероятно, наша беседа вас немного развеселила, но я на вас не в обиде. Я совсем не понравился вам и не могу сказать, что вы очень понравились мне. Но это дело поручено мне полковником Ривертоном, и я буду выполнять только его указания или указания его адвокатов. — Она вспыхнула. Кэллаген с усмешкой заметил, что ее губы задрожали, а сама она еле сдерживала гнев.
— Ну что ж, мистер Кэллаген. В таком случае, мне кажется, я могу обещать, что уже завтра вы получите от моего мужа или от его юристов указание о прекращении расследования вами этого дела.
Кэллаген пожал плечами.
— Я этого не думаю, мадам, — сказал он. — Наверное, вы снова ошибаетесь, но я не стану раньше времени удовлетворять ваше любопытство объяснением почему. Юристам же я объясню все тогда и только тогда, когда они потребуют от меня отчета, но и тогда вы ничего не узнаете. Я самый лучший частный детектив в Лондоне, Селби и Ронс отлично знают это. Вы же, как; мне кажется, в этих делах полный дилетант.
Он взял шляпу и отправился к двери, но, открыв ее, остановился.
— Вы знаете историю французской революции, мадам? Так вот, в ней принимала участие одна женщина, которая, как мне кажется, была очень похожа на вас. У нее было все, что она ни желала, и она имела чертовски огромную власть. Когда однажды ей сказали, что ее люди голодают и у них нет хлеба, она ответила: «Так почему же они не едят пирожные?» В Америке таких людей называют чокнутыми. Спокойной ночи, мадам.
Кэллаген вышел и не спеша направился через Найтсбридж к Пикадилли. По дороге он закурил сигарету и принялся обдумывать это дело. Миссис Ривертон никак не выходила у него из головы. Наконец Кэллаген решил, что с этой женщиной будет очень трудно иметь дело.
Его удивляло, как же это полковник Ривертон умудрился взять себе в жены женщину на тридцать лет моложе. Но вскоре он перестал думать о разнице их возрастов, и его стали занимать мысли о физических достоинствах миссис Ривертон.
Несомненно, в ней что-то есть, думал Кэллаген. Она стоит и ходит так, как должна стоять и ходить настоящая женщина. Посадка головы почти королевская. Во всем ее облике проявляется какая-то неосознанная женственность. Даже блеск ее глаз, когда она расстроилась, заинтриговал детектива.
И она умела выбирать одежду. Он вспомнил ее шикарную вечернюю сумочку с инициалами из бриллиантов и пальто из оцелота.