Я оторвала кусочек своего монашеского одеяния и придвинулась к священнику вновь.
— Можно? — спросила я, занеся руку.
Он кивнул и прикрыл глаза, чтобы не мешать мне выполнять работу.
Я принялась аккуратно вытирать грязь со лба, продвигаясь по часовой стрелке. Над бровью была царапина и я аккуратно промокнула ее чистой стороной. Затем прошлась по ресницам и закрытым глазам. На щеках остановилась чуть дольше — из-за щетины грязь забилась и удалялась сложнее. Мне пришлось даже слегка потереть и пальцами я случайно задела кожу, от чего по ней тут же прошел электрический импульс. Как же приятно было его касаться! Я опустилась чуть ниже — к губам и, не сдержавшись, большим пальцем провела по их кончику.
Падре приоткрыл один глаз, затем другой, перехватил легонько руку и прошептал срывающимся голосом.
— Спасибо, дальше я сам, — затем отобрал у меня кусок тряпья и наспех обтер остальную часть лица и шею.
— Скоро начнет темнеть. У нас есть какой-нибудь план? — спросила я, пытаясь заплести свои волосы потуже, чтобы непослушные локоны перестали выбиваться и падать мне на шею, лицо и глаза.
— План…, — задумчиво сказал он. — Может быть, попробовать еще раз покричать?
Я закатила глаза, но ничего не сказала — у меня тоже не было предложений. Ничего не оставалось как кричать, и я принялась надрывать глотку.
— Хватит! — сказал наконец священник. — Мы тратим силы зря. Думаю, помощи не стоит ждать.
Мы принялись за перетаскивание камней вдвоем и дело теперь пошло быстрее. В моменты передышки, когда мы отходили в сторону, становились видны результаты нашей работы, а падре уверенно произносил: “скоро мы выберемся наружу, осталось еще чуть-чуть”. Вскоре любой свет перестал проникать в расщелины камня, видимо, снаружи наступила ночь.
— Продолжим завтра, нам нужно передохнуть, — наконец, сказал священник, однако, его голос прервало потрескивание, которое перерастало в грохот.
— Обвал, — пискнула я, и тут же на голову нам просыпалась каменная крошка, а несколько камней скатились вниз.
Мы отбежали в самый конец, подальше от нашего хода и застыли, молясь каждый про себя. Все замолкло, но угроза обрушения была слишком высока.
— Нам не выбраться отсюда, — выдохнула я, и прильнула к святому отцу.
Через несколько минут страх отпустил нас и мы все-таки решили передохнуть, а завтра при дневном свете посмотреть результаты обрушения.
Я лежала у него на груди и слушала стук сердца. Этот звук меня успокаивал и одновременно заставлял размышлять о быстротечности нашей жизни.
— Падре… — позвала я тихо.
Он не спал и сразу же откликнулся.
— Мм?
— Почему ты решил стать священником?
Преподобный не спешил отвечать. Наконец, он сказал:
— Я увидел своими глазами то, во что никогда не верил.
— Это было что-то страшное?
— Да. Это сделало меня другим человеком. Смысл моей жизни изменился.
— Ты никогда не думал вернуться к мирской жизни? Ты был там счастливым?
Падре вновь задумался и я поняла, что он думает сейчас о своей погибшей жене.
— Был, — наконец ответил он тихо, не пускаясь в разъяснения.
— Знаешь, я не много видела священников, но мне кажется, в тебе есть что-то живое. В тебе есть огонь, который заставляет тебя иногда смотреть на мир взглядом обычного человека, может быть, даже воина.
— Я нахожу счастье и утешение в помощи нуждающимся. Здесь, в приюте, я нашел то, что мне нужно. Люди приходят сюда за помощью, и бог помогает им через мои руки.
Я хотела еще что-то спросить, но видимо, не совсем удачно двинулась и случайно зацепила одну из болючих царапин. Падре дернулся от боли и немного застонал.
— Извини, я не хотела! — воскликнула я, тут же вскочив. Тьма была такой кромешной, что казалось, будто я закрыла глаза, хотя они были открыты.
— Все в порядке, Жюстина. Правда, — по шуршанию я поняла, что он вернулся на свое место. — Расскажи мне о своем мире, — попросил он. — Люди верят в бога? Горят ли костры инквизиции?
— Странно, что ты спросил, — усмехнулась я. — В моем мире теперь есть демократия. Только от этого еще может быть и хуже. Ненастоящая доброта и ласковое лицемерие. Войны, сжигающие дотла целые города. Искусственные популярные лица, проповедующие с экранов телевизоров фальшивые истины.
— Но что-то хорошее там есть?
— Есть. Наверное, но я не встречала. Что-то хорошее я нашла здесь, — мне вдруг безумно захотелось его обнять. Я бы не выпускала его из своих объятий никогда!