— Слушай, а ты что-нибудь узнала о мятежниках? У меня же есть амулет, — я показала ей на талисман, надежно спрятанный на груди. — Есть шанс вернуться домой. Ты свой амулет где посеяла-то?
“Томка” наклонилась вниз и собрала несколько деревяшек.
— Слушай, давай костер разожжем. Холодно становится. Пожрать, конечно, охота, но нечего, а охотиться уже поздно.
Мы наспех собрали небольшой костер, затем “Томка” достала из своего мешка две загнутые металлические спицы и камешек.
— Ну, поехали, — сказала “она” и начала ударять спицами об камень.
— В следующий раз захвачу коробок спичек и обменяю их на золотые монеты, — пошутила я, наблюдая за попытками разжечь огонь.
Наконец, из-под спиц вылетела искра, другая, и несколько палочек сухой ветоши загорелись. ”Томка” принялась неистово дуть и через минуту веселый огонек задорно затрещал. Все это время я посматривала на Пьера.
— Слушай, а он не задохнется? Может снимем с него мешок? — спросила я.
— Да не надо. Очухается, что с ним будет. Голова поболит немного. Если то, что говорят о нем — правда, поверь, ему это только уроком будет.
— И что же о нем говорят? — уточнила я, сделав круглые глаза.
— Баб он насилует, причем в особо извращенной форме. Находит себе невинную девицу, увозит в свой дворец, и там предается с ней утехам. А когда надоедает ему, то отпускает восвояси с богатствами. Тут бабы как… — “Томка” протянула руки над огнем. — Не любят начинать жизнь на новом месте. Приезжают обратно и начинается. Сплетни, ругань, скандалы.
— Из-за того, что уехала жить во дворец? — не поняла я.
— Из-за этого тоже. Соблазняет он девиц и извращает так, что потом они обычными мужиками не удовлетворены. Хотят изврата, а что им крестьянский юноша дать может. Ну, сама понимаешь, — многозначительно посмотрела “она” на меня, а мои щеки сделались пунцовыми.
— Если честно, то нет. Но я слышала о том, что потом многие из них блудницами становятся. Что же он такого делает с ними?
— Вот! Эпоха просвещения. Культурная и сексуальная революция-с, милочка. Правда не вижу ничего плохого в этом, но сама понимаешь, в каком мы веке. А насчет твоего вопроса, — “Томка” понизила голос. — Потеряла я свой амулетик. Я же как попала сюда, загуляла страшно. Деньги есть, связи есть. Играть начала — ты ж знаешь, люблю я это дело. В одном трактире, считай, догола раздели, пришлось отдать медальон. Ну и все, связь с Лохински потерялась
— Ну ты даешь, Томка! — хихикнула я. — Тебя ничто не исправит. Что в нашей тюряжке всех переиграла, так и тут. Смотри короля без штанов не оставь.
— Ты думаешь, тут короли повсюду разгуливают. Я до сих пор не знаю, как выглядит Людовик, между прочим. Мое дело маленькое — ходить, да кляузы раздавать.
Шишка в костре громко треснула и полетела искрой прочь, растворяясь в ночной тишине.
— Ходит слух, в последнее время много мятежей здесь, наверное, уйму людей в тюряжку пришлось кинуть? — заметила я невзначай.
“Томка” грустно кивнула и лукаво глянула:
— Думаешь, Лохински поможет тебе за крошки информации. Да, пожалуйста… Мне людей жалко, но зато моя жопа в тепле. Понимаешь? Я там настрадалась. А тут кому могу — помогаю. Воды там принесу, одежду. Как тебе. Не всегда получается. Но волонтерствую — хоть грех с души немного снимаю.
Я лишь покачала головой.
— Корыстная ты, Томка.
“Она” развела руками.
— Не мы такие, жизнь такая! Мятежников тут хоть жопой жуй. Людовик беспрестанно поднимает налоги, вводит новые экономические реформы, что-то крутит-мутит с казной. Когда одни бедняки нищали, еще терпимо было, но сейчас и элиты пострадали маленько. Вот и взбаламутились. Многие уехали, сейчас возвращаются из других стран и кичатся там, мол, “свобода”, а у нас гнет. Начинают раскачивать массы — и финансовую систему и земельную. Подначивают обычный народ. Только вчера, вон, арестовали одного блаженного. Ходил вещал крестьянам, мол, свергать Людовика надо или скоро от голода тут все начнут пухнуть.
— В судилище сидит? — понимающе спросила я.
— Да какой там! — “Томка” махнула рукой. — Болтается на дереве.
— Тьфу ты! — перекрестилась я. — Так легко об этом говоришь.
“Подруга” похлопала меня по плечу.
— Зинка, привыкай. Ты в средневековье. Здесь каждый второй, если не повешен, так сожжен, — хохотнула она, довольная своей шуткой.
Мы замолчали, слушая как потрескивает огонь в ночи.
— Слушай, — спросила я ее. — А ты бы хотела домой?
“Томка” встрепенулась, а потом вдруг ее взгляд погас. Она взяла палку и потыкала ее в горячие камни, лежавшие в основании нашего кострища.