Он мягко нажал ей на плечи, уложив на кровать.
— Но что важнее всего, милая Кэтрин, так это моя благодарность тебе за твою любовь, за твою веру в меня, за то, что ты не стала спрашивать, почему моя рубашка оказалась испачканной кровью.
— Это же кровь Мелани, верно? Я еще вчера обратила внимание, что у нее рука перевязана.
Люсьен кивнул, все еще не в силах спокойно вспоминать о том, что случилось в ту ночь, когда Мелани пробралась к нему в спальню.
— И рука и ноги. Мне показалось она даже не почувствовала, что поранилась. Ты ведь знаешь — я не трогал ее. Она напоролась на осколки бокала, и я дал ей свою рубашку, чтобы она перевязала раны. Бизли наверняка по собственной инициативе разыскал и предъявил эту рубашку. Это кажется мне странным. Я не думал, что кто-то может быть предан Мелани, и не думал, что Бизли нравится, как она с ним обращается.
Кэт провела пальчиком по подбородку Люсьена.
— Ах, Люсьен, — лукаво сказала она, — ты наверняка устал. В противном случае ты бы понял. В окрестностях полно мужчин, которым могла бы нравиться Мелани. Много, много мужчин.
Люсьен улегся на кровати рядом с ней, прикрыв глаза:
— Боже милостивый, Кэтрин. Если поверить в это, то придется поверить и в то, что многие из них с удовольствием засадили бы меня за решетку.
— Но, Люсьен, почему бы тогда просто не пристрелить тебя, да и дело с концом? Зачем убивать двух невинных женщин в надежде на то, что обвинят в этом тебя? К тому же Бизли, насколько я его знаю, отнюдь не блещет изобретательностью — кроме тех случаев, когда надо найти повод не выполнять свои прямые обязанности.
У Люсьена голова трещала от множества вопросов, на которые не было ответов. То, что до сих пор не опознали двух несчастных женщин, сильно тревожило его. Куда пропал их экипаж и кучер? Почему были предприняты такие меры против того, чтобы их смогли опознать? И в итоге его мысли возвращались все к тому же: зачем кому-то надо было так хлопотать с единственной целью — направить подозрения на него, Люсьена?
Он встал:
— Мне пора, Кэтрин. Я и так слишком задержался в доме. Как только рассветет, мы с Гартом отправимся на то место, где нашли первое тело. Ну а пока меня ждет теплица с пауками. — Она обняла его за талию. — Не бойся за меня, Кэтрин. Все будет хорошо.
— Можешь ли ты обещать мне это, Люсьен? — возразила она, и в ее голосе прозвучал страх. — Может ли вообще кто-то мне это пообещать?
Он огляделся и посмотрел на нее — посмотрел по-настоящему впервые с того момента, как оказался в этой комнате. Он не хотел смотреть на нее так, он нарочно избегал к ней прикасаться. Ну как он может глядеть на нее, обнимать, целовать, а потом просто встать и уйти? Ее прекрасные серые глаза были полны слез. Как он может покинуть ее? Это свыше его сил!
— Ах, милая Кэтрин, — прошептал он, погрузив пальцы в ее распущенные волосы и припадая к ее губам.
В ту первую, чудесную ночь они любили друг друга множество раз, и по-разному: медленно, с осторожностью; весело, наслаждаясь новыми открытиями; торопливо, стремясь утолить вспыхнувший в них пожар чувственности.
На сей же раз они занимались любовью совсем по-иному: они старались утешить друг друга, заверить в том, что жизнь продолжается, что их любовь не погибнет, хотя прекрасно отдавали себе отчет в том, что эта ночь может оказаться последней в их жизни.
И Люсьен ласкал ее так, что каждое его прикосновение прогоняло ужас последних часов, обещало неумирающую любовь.
И Кэт оживала под его ласками, ее тело, напряженное и скованное поначалу, согрелось и раскрылось перед ним, когда он снял с нее рубашку, чтобы припасть к ее грудям, а его пальцы ласкали нежную кожу бедер, пока они не раздвинулись сами, позволяя ему войти.
Он не спешил, его губы не сразу оторвались от напрягшихся сосков; они скользнули вниз и оказались между бедрами.
Она тихонько застонала и попыталась сдвинуть ноги, но он не позволил.
Она не знала и в своей неопытности была не в состоянии вообразить, что он собирается сделать, как именно он намерен продолжать ласкать ее, но он чувствовал, что недостаточно просто войти в нее, что есть еще неизведанные высоты чувственных наслаждений и доверия.
Ее доверия, поскольку она позволяла ему делать с собой все. Его доверия, поскольку он не боялся быть обвиненным в разврате, — нет, она понимала, что им движет лишь неизмеримая любовь.