Гай самодовольно улыбнулся, вспоминая, как ловко он обвел вокруг пальца констебля.
— Не имеется у досточтимого графа (который как раз наливал незваному гостю бокальчик превосходного, французского бренди), не имеется ли у него подозрений, кто из живущих по соседству мог быть способен совершить такое отвратительное злодеяния? — интересовался блюститель закона.
Подозрения? Они у графа имеются. Какой добропорядочный джентльмен может отказать в помощи, когда уважаемый констебль так явно нуждается в подсказке? Не желает ли уважаемый сэр еще бренди? И не мог бы констебль быть по возможности более определенным в своих вопросах?
Констебль мог.
Ну, для начала, не знает ли случайно граф некоего Люсьена Тремэйна?
Ах да, конечно. Так уж получилось, что граф очень хорошо знаком с мистером Тремэйном. Тот даже пригласил графа к себе на званый обед…
Поток тщательно подобранных слов, искусные намеки, несколько выразительных галльских жестов вполне выразили подозрения графа в отношении некоего Люсьена Тремэйна.
Но ведь констебль (тот уже принялся с волчьей жадностью пожирать жареную утку) должен понимать, что граф пришел к таким плачевным выводам, отнюдь не по собственному желанию. Гость самого Тремэйна — Гарт Стаффорд, отличный малый, честный и открытый, — сообщил графу, что Тремэйн еще в Лондоне успел обзавестись весьма зловещей репутацией.
Бессердечный, загадочный и опасный — вот собственные слова Стаффорда. Да и в самом деле, откуда бы еще граф смог раздобыть такие подробности? Стаффорд определенно сказал о том, что у Тремэйна было множество врагов, и что было по крайней мере одно покушение на его жизнь. Ну, и опять-таки согласно сведениям Стаффорда, кое-кто в обществе поговаривает, что Тремэйн ухитрился заключить сделку с самим дьяволом. Разве почтенный констебль сам не обратил внимания на его странное кольцо? А про рубин в нем Стаффорд сказал, что кое-кто уверен: это не рубин, а сердце, вырванное у живого голубя во время черной мессы. Любопытная подробность, не так ли?
Что? Констебль раздобыл улики? Как восхитительно! Рубашка, испачканная кровью? И чулки? Вот это да! Но зачем же тогда констебль пришел сюда, к графу, если так уверен в виновности этого человека? Почему он не прочешет всю местность, не призовет всех способных держать оружие на охоту за мистером Тремэйном?
О, конечно, граф не станет болтать про бегство мистера Тремэйна. Действительно, это может смутить дорогого констебля. Но ведь теперь у него больше нет сомнений в виновности Тремэйна, если он к тому же еще и удрал?
Нет! Наверняка вы шутите! Эта служаночка, Кэт Харвей, заявляет, что она на самом деле леди Кэтрин д'Арнанкорт? И клянется, что он невиновен? Вот как? И ей поверили? Ах, какой же доверчивый человек констебль! Разве почтенному констеблю доводилось встречать женщину, которая была бы не готова солгать ради своего любовника — пусть даже она и титулованная леди? Если только вся эта сказочка про какие-то там Ветлы и Уимблдон правда. Как это восхитительно, что один джентльмен всегда может понять другого. Ну может ли почтенный сэр объяснить, с чего мистер Тремэйн предпочел удрать, если он и вправду невиновен?
Но хватит об этом. Может быть, дорогой констебль поподробнее расскажет про эти ужасные убийства. Может быть, им удастся что-нибудь придумать, если они с констеблем сложат свои мозги вместе, оui?
Кошмар! Раны? Увечья? Какая жестокость. И вполне возможно, что талантливый констебль раскрыл настоящего убиицу. Может быть, еще порцию жареной утки нашему доблестному служителю закона? Да, как уже говорил граф вначале и как ни больно ему об этом вспоминать, нам с вами хорошо известно, что такая жестокость всегда шагает рука об руку с поклонением Дьяволу…
Да, эта смелая импровизация сослужила Гаю Севиллу неоценимую службу, однако он не может полагаться на то, что скудоумный констебль поможет ему завершить дело. Ну не вести же ему этого дурака за руку к дверям Тремэйн-Корта? Тогда, может быть, он заявит, что обвиняет Люсьена Тремэйна, которому удалось скрыться?
Пришло время нанести последний удар. И тут бесконечно полезная ему Мелани должна сыграть ведущую роль.
Он услышал, как щелкнул в двери ее ключ, и с приветливой улыбкой направился приветствовать ее в мансарде — и в последнем акте драмы. Она с дикими рыданиями бросилась в его объятия.