По лицу ее читалось, что больше всего госпожа На-Гайна опасалась, что «доказательство» из разряда тех, кто сперва девять месяцев зреет в чьей-то случайной и неподходящей утробе, а потом пищит, пачкает подгузники и требует алиментов.
— Хуже, — отрезала Аранэя и решила, что пора переходить к делу. Хватит тянуть пещерного ящера за… лапку.
— Ты, должно быть, знаешь, что твой… сын побывал не так давно в месте, именуемом Междумирьем. И никто бы не обратил внимания на сей мелкий инцидент, если бы не последствия. В тамошнее посольство дроу пришло письмо от некоей Лики Торцо, — здесь Верховная Матрона снова взяла паузу, а затем продолжила, выговаривая каждое слово отдельно, смакуя эту боль, точно лучший из своих ядов. — Замужней. Человеческой. Женщины. Той самой, в чьем доме случайно оказался твой… сын.
Спина под плащом даже не дрогнула. О! Даже так? Превосходно!
И тогда Верховная Матрона продолжила, с каждым словом усиливая нажим:
— Эта женщина очень просила выделить ей в личное пользование мужчину-дроу. Для сексуальных утех.
Удар был жесток и беспощаден. Всего могла ожидать мать «преступника», но такого?!
Хотя, после брака со светлой эльфийкой можно и до человечки докатиться, кто ж спорит.
— Замужняя… — беззвучно прошептала На-Гайна и медленно опустилась на колени рядом с сыном. — Человеческая… Для… — она вдруг встрепенулась и вперила страдающий взгляд в дерзкую спину: — Для сексуальных утех?!
— После его дичайшего во всех смыслах брака и последовавшего за ним позорнейшего развода не хватало лишь одного крошечного подозрения, чтобы погубить честь нашего Дома. — отчеканила Госпожа-Мать и горестно всплеснула руками. — Но отныне нам больше не о чем волноваться. Теперь у нас есть это письмо. Дело сделано!
Что правда, то правда. Дальше падать практически некуда.
— Человеческая… Замужняя… Для сексуальных… — бормочущая На-Гайна очнулась и взвилась, будто королевская кобра: — Что?! Как — сделано?! Какое еще дело? Уж не думает ли Госпожа-Мать, что я позволю кому-то тянуть грязные ручонки к моему единственному сыну? Не бывать тому, пока я жива!
— Что-то в этом духе сказала и я, только без лирики про единственного сына, когда наш атташе в Междумирье осмелился прислать мне лист соответствующий вакансии, — буркнула себе под нос Аранэя и, как бы между прочим, добавила: — Разумеется, этот кретин уже отозван. Дипломатический корпус в его лице ничего не потерял.
А как еще назвать нахала, предложившего Верховной Матроне Дома Ушшос- Нах продать одного из мужчин в «дом наслаждений»? Матроне Дома Об-Ломм пришлось извиняться. Потом.
— Но если твой сын не разъяснит мне причину появления письма, — продолжила Аранэя, — то я лично повяжу его бантиком и отправлю в это самое Междумирье обычной бандеролью. Ллос мне свидетельница!
И Паучий Огонь в треногах снова гневно воспылал, свидетельствуя.
— Хм…
Госпожа На-Гайна уже оправилась от шока и даже прикинула пути к спасению своего отпрыска. На всякий случай она возложила на плечо сына руку в отнюдь уже не ритуальном защитном жесте и вкрадчиво промолвила:
— Теперь, когда всё уже случилось, стоит ли Верховной Матроне оскорблять свой слух подробностями? Разве даже самый отменно воспитанный и почтительный мужчина может быть в ответе за то, что один лишь облик его порождает в самках низших рас разнузданные фантазии и дикие желания? Винить ли нам редчайший самоцвет лишь за то, что алчные воришки жаждут обладать им? Не лучше ли употребить все силы и особые таланты моей Семьи на то, чтобы пресечь эти поползновения и… — она демонстративно сделала паузу: — Навсегда отбить у иномирных женщин охоту писать письма? И вообще писать. И читать. На самом деле, не так уж сложно решить вопрос радикально… Читать и писать им станет просто нечем, — и добавила внушительно: — Клянусь Ллос.
— У меня были примерно те же самые мысли, но с Междумирьем у нас договор о ненападении и меморандум о взаимном признании. К сожалению, — вздохнула Верховная Матрона. — Я лишь хочу знать, что твой… сын, с его странными наклонностями, не совершил в отношении вышеупомянутой Лики Торцо действий, несовместимых с честью нашего Дома. Мне нужна клятва на Паучьем Огне.
Для настоящего преступника было проще взять на себя еще несколько позорных деяний и понести самое суровое наказание, чем солгать опустив руку в Паучий Огонь. Клеймо клятвопреступника не смывается ни смертью, ни кровью.
«И всё?» — читалось в рубиновых очах На-Гайны.
А вслух она выдохнула, не скрывая облегчения: