Через полчаса ушли и слесарь с участковым, оставив мне два комплекта новых ключей. Ну что ж, сегодня мне хотя бы не придется на ночь двигать мебель.
Воспоминание о случае в салоне красоты навело на мысль: а не посетить ли мне его перед завтрашней встречей с польским историком? Думаю, прическу давно пора освежить. Да и руки надо привести в порядок – из-за постоянной работы с красками, растворителями, кислотами они нуждались в уходе. Со стороны это могло показаться легкомысленным, но лучше выйти к людям, чем сидеть взаперти в квартире, заново переживая кошмар.
«Каприз» соответствовал своему названию и вкусам владелицы: всего здесь было немного чересчур – искусственных цветов, позолоты, блестящих поверхностей. Но Валентина Степановна подобрала отличную команду профессионалов, и качество услуг компенсировало этот «буржуазный» шик. Поэтому за неполные два года работы салон приобрел постоянную клиентуру и был на хорошем счету у рыбнинских модниц.
– Конечно, Кира, для вас всегда найдется свободное местечко в расписании, – радушно встретила меня Валентина Степановна. – Вот сейчас как раз Ирочка освободится и займется. – Она кивнула симпатичной светловолосой девушке, заканчивающей делать маникюр одной из клиенток. – А потом я сама поколдую над вашими волосами!
Пока Ирочка делала мне специальную маску для рук и орудовала пилочкой и кисточкой, другие девочки то и дело бросали в нашу сторону любопытные взгляды, но обсуждать происшедшее при клиентках не решались. Только Ира, склонив голову над столом, шептала взволнованно:
– Ой, Кирочка, какого же ужаса вы натерпелись, я бы после такого не смогла одна ночевать в квартире.
– Я не из пугливых, – успокоила я девушку, – да и замки мне сегодня поставили надежные, так что спать буду спокойно.
После того как маникюр, для которого был выбран лак цвета чайной розы, был закончен, Валентина Степановна увела меня в свой личный кабинет. В нем она принимала особых клиентов, в число которых впервые попала и я. Обстановка здесь оказалась еще более помпезная – я бы отнесла ее к стилю мадам Помпадур, только сильно утрированному. Этакий бело-розовый торт со взбитыми сливками: гнутые золоченые ножки кресел с цветочной обивкой, псевдолепнина на потолке и фальшколонны на стенах – воплощение новорусской мечты «жить по-французски».
Пока крупные, но чрезвычайно ловкие руки хозяйки салона порхали над моими непослушными волосами, я пила чудесный, специально заваренный чай с мятой и лавандой и выслушивала многочисленные вопросы, связанные с недавними событиями в моем доме. Обсуждать эту неприятную тему не хотелось, но Валентина Степановна так искренне мне сочувствовала, что пришлось рассказать ей и о замене замков, и о том, что полиция считает убийство Люськи делом рук незадачливого грабителя. Узнав о замене замков, она посетовала, что я не обратилась к ее чудо-мастеру.
– А вдруг это маньяк у нас объявился? – Парикмахерша настолько увлеклась своей версией, что даже не заметила, как с силой дернула меня за волосы. – И охотится за молоденькими девушками? Прямо как в кино! Вот я своим девчонкам всем сказала, чтобы вечером уходили с работы парами, не дай бог, вернется этот ирод!
Наконец новая прическа была готова, и я поспешила покинуть салон: слушать дальше истории о маньяках не было никакого желания.
Открывая дверь в квартиру, услышала телефонные звонки. Это оказалась бабушка Сима – интересовалась, как я съездила в Москву. Беспокоить старушку новостями об убийстве я не стала, решив, что подумаю, рассказать ли ей все при встрече.
– Бабуля, навещу тебя послезавтра, привезу гостинцы от родителей и новые книги, – порадовала я Серафиму Лаврентьевну. Вообще, я старалась чаще приезжать в пансионат, где она жила: бабушка резко сдала в последнее время, и, казалось, только наши встречи радуют ее и придают сил. Возьму-ка с собой старый семейный альбом, полистаем его вместе.
Повесив трубку, я подумала, что неожиданное свидание с Борисом Левандовским как-то некстати откладывает мою поездку к Серафиме…
Рыбнинск, ноябрь 1919 года
Холодный, сырой ветер с Волги пробирал до костей, гнал по пустынным вечерним улицам пожухлую листву и обрывки газет. Моросило. В тусклом свете тех фонарей, что уцелели и продолжали гореть, тени редких прохожих удлинялись, искажались и походили на каких-то фантасмагорических чудовищ. Одна такая тень – с развевающимися, словно крылья диковинной птицы, полами длинных одежд – промелькнула по стенам домов, растеклась по широкой каменной лестнице и исчезла за дверью польского костела. С центрального фронтона на темный промокший город печально смотрела статуя воскресшего Христа.