Мистер Даффилд был достаточно умен и проницателен. Он быстро разгадал ее тайну. Должно быть, он не хуже нее понимал, что безнадежная любовь к герцогу Солуэй кончится лишь отчаянием и угрызениями совести.
Розали нужно было еще подкрасить губы, нарумянить щеки и выкрасить ресницы жженой пробкой, как она неоднократно делала перед спектаклями. Сверкающая тиара придала ее облику царственность, и она прошлась перед зеркалом, любуясь собой.
Розали вспомнила свой разговор с Джервасом после того, как он поцеловал ее. Она вновь подумала о собственной впечатлительности и о том, что привыкла жить в мире грез. Более того, мечты управляли всем ее существом.
Джервас Марчант, знатный и богатый, напротив, предпочитал фантазиям реальность. Да это и понятно. Сокровища его страны не были разграблены голодными, озлобленными толпами или проданы богатым иностранцам. Никто не нападал на дворцы его друзей, не арестовывал их и не отправлял в тюрьмы, где они ждали бы смертного приговора и гильотины. Его сознание не ведало потрясений, его не обвиняли в лояльности знатным покровителям или, наоборот, в стремлении подольститься к революционерам, занявшим их место в обществе и парламенте.
Для того чтобы излечиться от кошмаров прошлого, она позволила себе полностью погрузиться в призрачный, воображаемый мир сцены. Любая красота, пусть искусственная, иллюзорная, преходящая, всегда предпочтительнее уродства. Розали нуждалась в огнях рампы, неземной музыке оркестра и всей обольстительной театральной магии.
Она встретилась с лордом Свонборо в украшенной гобеленами комнате, и он довольно экстравагантно приветствовал ее:
– Я говорю, Джап, неужели Джервасу не будет приятно, когда он увидит мадемуазель?
– Несомненно, милорд, – ответил гувернер.
Дотошное изучение истории сыграло с ним недобрую шутку. Все костюмы, найденные в сундуках, показались мистеру Даффилду неподходящими для лорда-протектора. Он надел черную мантию, хранившуюся у него с университетской поры, и круглую широкополую шляпу, к которой Розали прикрепила серебряную пряжку.
Ожидая появления герцога, Ниниан принялся гадать, в каком одеянии тот предстанет и кого намерен изобразить. Он поправил приклеенные усы и бороду и заявил:
– Я сказал Джеру, чтобы он надел броню – кольчугу и шлем. Они принадлежали нашему предку, наголову разбившему войска Оливера Кромвела при Солуэй Марш.
Однако Джервас обманул ожидания своего подопечного. Он появился в длинном, волочащемся по полу плаще из зеленого бархата, туго стянутом на талии золотым кушаком. Из-под него виднелись батистовая рубашка и красные бриджи. На шее герцога висела золотая цепь, пальцы были унизаны кольцами с драгоценными камнями, а голову украшала фальшивая корона.
Ниниан пристально осмотрел его, но не смог скрыть недоумения.
– Кто же ты?
– Я догадался, – объявил мистер Даффилд. – Его светлость захотел стать Обероном.
– Как это умно, Джер! Жаль, что мне не пришло в голову.
– Ты и так великолепен в своем камзоле, – успокоил его Джервас, – а секстант дополняет костюм. Но ты взял его без моего разрешения из застекленного ларца в архивной комнате. – Он улыбнулся Розали и добавил: – Можно нам сесть за стол, волшебница Титания?
«Супруг» протянул ей руку, и она позволила ему усадить ее в кресло. На один вечер он превратил ее фантастическое царство в действительность, и они стали равны.
За обедом они поддразнивали Ниниана за огромное количество сладостей, поданных на стол. Он и правда не поскупился – среди них были имбирные пряники, фруктовые пирожные, лимонный крем и сладкие макароны. Последним Парри принес «пирог двадцатой ночи». По приказу хозяина он поставил пирог перед Розали, которая должна была его разрезать.
– Он так красив, что я боюсь его испортить, – грустно проговорила она, глядя на решетку из сахара и вишен. – Ну что ж, раз так надо...
– Разделите его на четыре равных куска, – пояснил Ниниан, протягивая ей нож.
Когда она это сделала, он обменялся понимающим взглядом с Джервасом, а потом разложил куски на тарелки и тщательно осмотрел каждый из них.
– Он не только красив, но и потрясающе вкусен, – сказала Розали, попробовав кусочек. Она поднесла следующий ко рту и обнаружила, что в нем запечен какой-то непонятный предмет зеленого цвета, похожий на крошечную гальку.
– Вы нашли ее! – возбужденно воскликнул Ниниан. – В пироге всегда прячут горошину, и женщина, нашедшая ее, становится королевой вечера.
– Но я и так королева. – Пронаблюдав, как он расправился со своим куском пирога, она с подозрением спросила:
– А что еще вы в нем спрятали?
– Фасолину, – ответил Джервас и вытащил ее.
– Diable! Я хотел бы ее!
Ниниан заметил, что все уставились на него, и невнятно извинился.
– Вы обещали никогда не употреблять это слово, – с сожалением произнесла Розали, и ее лицо сделалось печальным. – Я не учила его этому, – попыталась она оправдаться перед герцогом.
Тот засмеялся и сказал:
– Как заметил Поп, недоучивать очень страшно.
– Какой папа? – удивилась она. Мистер Даффилд покачал головой.
– Не глава римской церкви, мадемуазель. Его светлость имел в виду великого английского поэта Александра Попа.
Она устыдилась своего невежества и снова покраснела.
После обеда они перешли в увешанную гобеленами комнату. Ниниан еще днем украсил камин ветвями остролиста. Теперь он провел хозяина и хозяйку вечера к их «тронам» – позолоченным креслам с витиеватой резьбой. Он пояснил Розали, что обладание горошиной и фасолиной дает право распоряжаться вечерними торжествами.