Не то, чтобы она стыдилась показать ему свою новую квартиру. Нет, Розали ею просто гордилась. В большой спальне она чувствовала себя на редкость уютно, а гостиную ей удалось со вкусом обставить, дополнив изящную мебель темно-синими занавесями и красивым турецким ковром. Фарфоровая статуэтка Дельфины де Барант ободряюще улыбалась ей с каминной полки. Казалось, что ее радовали изменения в судьбе дочери!
Кладовая была достаточно просторна, и там стояла кровать Пегги Райли. Теперь в круг повседневных обязанностей служанки входили заварка чая, готовка несложных блюд и покупки на рынке. Девушка с гордостью носила новый белый чепчик и темно-оливковое рабочее платье. Только здесь, на новой квартире, она позволила себе приодеться: в ветхом, обшарпанном здании в Айлингтоне эти наряды выглядели бы совершенно неуместно.
Служанка унесла поднос с закусками и вином, до которых Розали даже не дотронулась. И тут танцовщица сообщила миссис Хьюз о своем намерении пригласить сегодня днем месье Лемерсье:
– Он так просил, и я не могла ему отказать.
– Non, – уныло согласилась дама. – Это было бы опрометчиво. Но вы не должны встречаться с ним наедине, cherie. Следует ли мне обратиться за советом к адвокату моего мужа или вы целиком рассчитываете на помощь вашего покровителя?
Розали не понравился намек приятельницы, и она поспешно откликнулась:
– С герцогом Солуэй меня ничто не связывает, мадам.
– Bien sûr, это не мое дело, и я знаю, что вы очень осторожны и скрытны с своих affaire d’amour[42]. Вы ведете себя совсем как Дельфина. – На минуту француженка задумалась, а затем продолжила: – Если Лемерсье начнет лгать, его можно будет разоблачить и заставить отречься от своих слов. Особенно, если вас поддержит этот английский duc[43]. Я убеждена, что он к вам явится.
– Я его об этом не просила.
Миссис Хьюз укоризненно покачала головой, и у нее затряслись перья на шляпе.
– Quelle sottise![44] Быть такой робкой просто глупо. Завоевать расположение джентльменов важно и необходимо. А иначе не выживешь. В Оперном театре мне хорошо платили, с’est vrai[45], но мои любовники были куда щедрее. От каждого из них я получала кругленькие суммы.
– Герцог мне не любовник, – повторила Розали.
Но она получила от него деньги, напомнила она себе. Ее уютная, со вкусом обставленная квартира доказывала, что французская практичность возобладала в ней над английской щепетильностью.
Ей больше не хотелось пользоваться расположением герцога, она внутренне сопротивлялась этому, и все же решила прислушаться к мнению своей приятельницы, умудренной немалым опытом. Вскоре после ухода миссис Хьюз Розали села писать записку Джервасу и бросила беглый взгляд на статуэтку на каминной полке, словно надеясь получить от нее ответы на мучившие ее вопросы.
Когда Пег принялась за дела по дому, хозяйка вручила ей записку и попросила отнести ее в особняк Солуэй. Розали не была уверена в том, что герцог откликнется на ее просьбу. На душе у нее было тяжело, но она решила ждать, что будет дальше.
Не прошло и часа, как появился Джервас. Расторопность обеспечила ему теплый и любезный прием. Она с радостью увидела его вновь и поняла, что не откажется от его услуг.
Когда он обнял ее, она прижалась щекой к его белой муслиновой манишке и пробормотала:
– Спасибо, что вы пришли, Джервас.
Но его крепкое объятие возродило и таившуюся в ней горечь, напомнив Розали о желаниях герцога, которые ей не суждено исполнить.
– Я рад, что вы захотели меня видеть, – сказал он, приобняв ее за талию и подведя к софе. – Когда должен явиться Лемерсье?
– В любую минуту, – ответила она ему и села.
Он продолжал стоять, молча глядя на нее, и наконец проговорил:
– Со вчерашнего вечера я постоянно думал о вас и о том, что произошло в театре. Я вспомнил, как вы рассказали мне о возлюбленном вашей матери. Возможно, он и есть этот француз, и вы его родная дочь. Как вы полагаете?
– Желала бы я ответить, что это не так, но, увы, не могу. Лемерсье писал мне, его письмо пришло как раз в тот день, когда я отправилась с вами ловить рыбу. Тогда он сообщил только, что был знаком с мамой и отцом в Париже и желает встретиться со мной. Его утверждение может оказаться ложным, хотя сам он уверен, что говорит правду. Ну а если это правда, то с двусмысленной ситуацией будет покончено. И слава Богу. Пусть я окажусь незаконнорожденной, моей карьере это не повредит.
– Судя по тому, что я видел вчера на сцене, сделать это будет нелегко. – Его похвала подняла Розали настроение. Легкая улыбка смягчила печальное лицо девушки. – Жаль, что ваше триумфальное возвращение на сцену омрачилось этим событием.
Он заметил, что ее новое положение, очевидно, потребует от нее немалой затраты физических сил.
– Синьор Росси заставляет нас очень много работать на репетициях нового балета, но мне нужно как-то дисциплинировать себя после долгого перерыва.
Он спросил, есть ли у нее друзья в труппе, и она кивнула:
– Отец Оскара Берна ставил балеты в Седлерз-Уэллз, так что мы давно с ним знакомы. С некоторыми танцовщиками я встречалась в прошлом, когда была в кордебалете, или знала их по Парижу. Почти все они французы – Арман Вестрис, Бужерар, Дешайе, Бурде, Моро, и когда я возвращаюсь вечером домой, бедная Пег всякий раз просит меня говорить по-английски.
– Ну а какие у вас отношения с балеринами, хорошо ли они вас приняли?
– Не особенно, – призналась она. – Большинство из них итальянки, и они очень настороженно относятся к новеньким. У меня здесь лишь одна приятельница – маленькая Шарлотта Дюбоше, самая молодая из балерин труппы. Думаю, что вы слышали о ее сестре, куртизанке Харриет Уилсон.
– И о Фанни и Софии. Все трое очень известны.
– Шарлотта учится в танцевальной академии у Бужерара. Я наблюдала за ней в роли Купидона и вспомнила себя в этом возрасте. Она с удовольствием танцует и, по-моему, у нее талант.
– Похоже, вы любите детей, – отметил Джервас. – Меня изумило, как вы легко нашли общий язык с Нинианом.
– Надеюсь, с ним все в порядке.
– Когда я уезжал из Хабердина, он все еще пытался осилить «Галльские войны» Цезаря. Моя матушка была приятно удивлена, узнав, как он продвинулся в изучении французского.
Розали не забыла, какой ничтожной она ощутила себя в присутствии надменной и враждебной герцогини. Сознание, что мать человека, которого она любит, сочла ее безнравственной, всегда будет для нее источником боли и сожаления. Минула всего неделя после ее объяснения с Джервасом в темной классной комнате, но с тех пор случилось столько событий, что ей казалось, прошел год.
Она чувствовала, что герцог хочет отвлечь ее от неприятных мыслей. Он принялся расспрашивать ее о впечатлениях от соперничающих оперных примадонн. Розали предпочитала пухлую Бертинотти, недавно вышедшую замуж за скрипача из оркестра, красавице Анджелике Каталани с ее жадным мужем, требующим огромные гонорары за редкие выступления певицы. Когда девушка начала описывать весьма темпераментных супругов Ковини, Джервас невольно рассмеялся.
– Они постоянно ссорятся и очень быстро говорят по-итальянски во время репетиций новой оперы. Синьор Пиккитта написал хорошую музыку к «Трем султанам», и Каталани поет в ней ангельским голосом. Надеюсь, что премьера пройдет с успехом, а вот в следующем месяце в театр устремятся целые толпы. Она будет петь Семирамиду. Это одна из ее коронных арий.
Стук в дверь прервал рассказ Розали. Они услышали торопливые шаги Пег в прихожей.