А больше, собственно, и грозить-то нечем, поскольку один звездолет (и один капитан!) против целой планеты — это слишком уж неравное соотношение сил.
Но тут имелась куча всякого, странного и непонятного. Если бы местные так боялись блокады Альянса, никто меня и пальцем бы не тронул. Но вышло-то как? И тронули, и вирусом опрыскали… а самое примечательно — вирусом, произведенным здесь же, на Фогенс-Луле.
И очень даже может быть, что я стала своеобразной перчаткой в звездных интригах, брошенной в сторону капитанов здешними элитариями. Слова Ворисона о том, что канцлер-фрей согласился на мое похищение, это косвенно подтверждали. Сынок Ариганов, может быть, и дурак, скучающий по причине полной вседозволенности — но господин канцлер-фрей Фогенс-Лула таким отнюдь не выглядел. И наверняка не был. Что ещё интереснее, пройти процедуру долголетия, если судить по лицу, господин канцлер не пожелал. Предпочтя ей самый обычный человеческий век…
Удастся ли Скевосу отбить меня у Ворисона? Предположим, да. А что потом? Проведу несколько лет рабыней — или есть какое-то лечение?
Голос Ворисона в уме объявил, прерывая размышления:
— Когда прибудем на место, говорить будешь только то, что скажу я. И ничего больше.
Неужели все, к чему пришли люди, тоскливо подумала я — вот этот королек местной навозной кучки? Ради этого было все — и Гагарин, и космодромы, и первые старты? Человечество поднялось в космос, но опустилось до рабовладения… даже вирус телепатии тут используют, чтобы тайно управлять друг другом.
У древних рабов, если вдуматься, и то имелся выбор — подчинись или умри. А у меня не было даже его. Просто взяли и сделали роботом, ходячим автоматом…
Знай я все это заранее — шагу с корабля бы не сделала!
Горуд Ворисона тем временем приземлился на круговой дорожке вокруг сада, вознесенной на эстакаду. Количество машин, припаркованных на ней, заметно уменьшилось.
— Выходи. — Потребовал голос Ворисона в уме.
Я выбралась из салона — на этот раз сама желая этого. Секунды через две под ноги сунулся белый диск, на котором стоял Ворисон.
— Сюда…
В зале под огромным, вознесенным ввысь тентом народу оказалось вполовину меньше, чем перед началом конкурса. В центре на дисках висела небольшая группа — канцлер-фрей в окружении хмурых мужчин, и Скевос, смотревший в мою сторону холодно и бесстрастно. В позе обманчивая расслабленность, сложенные на груди руки прикрывает серый шарф-тога…
Прочие гости, не участвовавшие в драме, но удостоенные чести за ней наблюдать, парили на дисках в некотором отдалении. Поближе к краям тента.
Диск со мной и Ворисоном подплыл к канцлер-фрею — и замер метрах в двух от Скевоса. Тот что-то промурлыкал, переводчик включился:
— Боитесь стать поближе? Когда вы увидели Наталью Ивановну в первый раз — и в моем обществе — наш диск находился гораздо ближе к вашему. И ей даже было позволено разговаривать… только прошу, отвечайте мне вслух, не прибегая к вашей телепатии. Запись всего, что тут происходит, станет доказательством покушения на гостя Альянса.
Ворисон прошипел у меня в голове:
— Приветствуй своего Калириса. Но осторожно, одним словом. Никаких жалоб, никакой правды.
Мои губы шевельнулись.
— Приветствую.
Скевос рывком наклонил голову вперед, глянул исподлобья.
— Наташа… тебя обработали вирусом?
— Я протестую. — Живо сказал Ворисон. — Вы подозреваете меня и мою гостью в каких-то гадостях…
И одновременно с этим его голос у меня в уме приказал:
— Сейчас скажешь следующее — вы мне надоели, капитан Калирис. Я желаю остаться здесь, на Фогенс-Луле, познакомится с его достопримечательностями… затем замолчишь, улыбнешься и положишь руку на то, на что недавно почти что села…
И я это сделала. Ещё никогда в жизни мне так сильно не хотелось сжать пальцы на мужской промежности, как сегодня и сейчас. Да так, чтобы оторвать все напрочь. Я попробовала было убедить себя, что именно этого Ворисон и хотел. Потом попыталась стиснуть кулак.
Ничего не вышло. Так я и стояла с идиотской улыбочкой, держа руку между ног у этой сволочи. Ощущая все выпуклости и впадины — омерзительное чувство, от которого к горлу подкатывал кислый комок.