Выбрать главу

Приближается ночь, британцы считают потери. Список выведенных из строя офицеров огромен, солдат вдесятеро больше. Почти третью часть всех своих сил положили британцы в первый день штурма.

Весь день наблюдал за ходом боя с Ладловской вышки генерал Вильсон. К вечеру ему доложили результаты: больше тысячи солдат убито, смертельно ранен бригадир Никольсон, тяжело ранен Кэмпбелл, ранен Рэйд, – все, кто стоял во главе трех атакующих колонн. Шестьдесят семь офицеров погибло, ранено вдвое больше, жертвы огромны, и занята только узкая полоса, несколько переулков внутри города у северной стены.

Мужественный Вильсон дрогнул. Биться ли дальше? Сомнения одолели его.

Он послал записку Чемберлену, на соседнюю вышку, с просьбой о совете.

«Наши потери огромны. Позиции внутри крепости ненадежны. Враг сопротивляется упорно. Я готов отозвать мои войска из города и уйти за Хребет».

Но Чемберлен не согласен с генералом.

«Раз уже вошли, – надо держаться», – отвечает Чемберлен.

Глава сорок первая

ЗАЩИТНИКИ ДЕЛИ

Наутро подрывному британскому отряду удалось взорвать Лагорские ворота, и третья колонна британцев проникла в город.

На перекрестке поставили пушки, и пушечные ядра пошли дырявить белый мрамор знаменитой Большой Мечети, крошить в мелкий щебень драгоценную мозаику ее украшений.

Скоро опомнились повстанцы и погнали врага обратно. Третья колонна отступила к северной стене, соединилась со второй и первой, и снова на участке у северной стены, близ христианской церкви, закипел отчаянный бой.

Пушки британцев, поставленные на бастионы, поливали раскаленным металлом ближние и дальние переулки. Весь купол церкви Сент-Джемса изрешетили пули, даже крест на церкви был сбит орудийной стрельбой.

Мирные жители, не успевшие бежать, залегли в подвалах, в склепах, в подземельях храмов.

В нарядном белом здании европейской резиденции, примыкающем к дворцу шаха с северной стороны, собрались женщины, дети, беспомощные старики.

Дженни трудно было узнать в этой толпе, она походила на нищенку: растрепанная, с запавшими глазами, в изодранном платье. Ее давно уже не стерегли. Никто не обращал на нее внимания в этом огромном, истекающем кровью городе, который бился за свое существование.

Который уже день Дженни слушала утомительный, равномерно повторяющийся грохот, тяжелые удары ядер и близкие разрывы гранат.

Ощетиниваясь штыками, упорно отстреливаясь, улица Башмачников, улица Ковровщиц, улица Садов дом за домом медленно уступали продвигающимся вперед британским соединенным войскам.

Сипаи разбились на отдельные отряды и сражались каждый на своем участке, упорно отстаивая каждый дом, каждую улицу. Британцы наступали тремя колоннами, всё время поддерживая связь друг с другом.

Сипаи медленно отходили к центру города, каждый шаг поливая своей кровью. К вечеру семнадцатого сентября, на седьмой день штурма, только треть города была занята осаждающими. Главные укрепленные пункты: Арсенал, дворец и форт Селимгур оставались в руках повстанцев.

Помощника Макфернея, молодого мусульманина, сведущего в медицине, убило осколком снаряда. Шотландец работал один, он не спал четвертые сутки. Раненые прибывали. Нехватало коек, раненых клали уже прямо на пол; весь мозаичный пол был залит кровью, а санитары несли всё новых и новых. Легко раненные приходили прямо из боя, им перевязывали раны, и они снова шли в бой.

Пальба не утихала и ночью. Яростная канонада бушевала по всем улицам центра и восточных кварталов. Мальчишки прибегали с улицы и приносили вести: Арсенал держится, сдалась улица Садов; бой идет уже у Большой Мечети.

На восьмой день штурма полковник Гаррис велел поставить свои пушки на углу улицы Оружейников. Отсюда как на ладони виден был весь фасад огромного здания дворца и нарядный белый с колоннами дом резиденции, примыкающий к дворцу с левой стороны.

– По левому крылу дворца – огонь! – скомандовал полковник Гаррис.

Пушечные снаряды ударили по углу двора, по террасе, по кровле белого здания.

Женщины и дети стеснились в западном углу двора, у стены. Знакомая Дженни индуска Даринат, постелив циновку в тени, пригласила Дженни сесть с собою рядом. Она принесла воды и разделила с Дженни свою утреннюю еду.

В этот день в доме не раскладывали огня, даже раненым не приготовили горячей пищи. Даринат высыпала в ладонь Дженни горсть сушеных кукурузных зерен.

Зерна были ярко-желтого цвета и тверды, как металлические бусы. Дженни едва удалось разжевать два-три зернышка. Даринат показала ей, как размачивать зерна в воде, согретой солнцем, а потом разминать в маленькой деревянной ступке. Она дала ей свое ведерко и указала, где брать чистую воду.

В полдень снаряды начали ложиться и в западном углу двора.

– Всемогущий аллах, пощади нас!.. – женщины, подхватив детей, метались из угла в угол, не зная, куда укрыться. Снаряд ударил в каменную стену двора, рядом с Дженни; стена поползла, разваливаясь на крупные камни. «Спасите!.. Спасите!..» – Даринат, не помня себя, выбежала, с ребенком на руках, на середину двора. Бомба ударила в фонтан, пробила мраморный бассейн, вода брызнула, растекаясь по двору. Новый удар, грохот, крики… Даринат пошатнулась, ребенок вскрикнул у нее на руках и замолчал. Кровь окрасила смуглый лобик девочки: осколок пробил ей висок.

– Ай-ай, с нами бог! – закричали женщины. В ответ где-то совсем близко ухнула пушка, затрещала ружейная пальба.

– Милосердия, великий аллах, милосердия!

Женщины заплакали. Даринат с ребенком унесли в лазарет, за нею еще нескольких женщин повели на перевязку. Дженни сидела, оглушенная, в углу двора. Обстрел усиливался.

– Саибы не давали нам хлеба, зато теперь они не жалеют нам свинца!.. – причитали женщины. Обломки кирпичей, щебень, куски штукатурки летели в воздух. Дженни поднялась на террасу, ища, где укрыться, и села здесь, в глубине, прислонившись к мраморной колонне. Сам, постоянно дежуривший у входа в лазарет, подошел к ней и доверчиво прилег у ног. Пес тихонько взвизгивал при каждом выстреле, поднимал голову и приоткрывал влажные печальные глаза.

– Не бойся, Сам, милый, не бойся! – шептала Дженни и гладила его по черной блестящей шерсти.

Так прошло много часов. Обстрел несколько утих, однако Сам всё чаще повизгивал и умоляюще глядел на Дженни. Он точно просил ее о чем-то.

«Пить!» – догадалась Дженни. Она взяла ведерко и пошла к водоему. Две-три беглые пули щелкнули по верхнему краю садовой ограды, и тотчас жалобный собачий плач, не похожий на обычный голос Сама, разнесся по всему саду. Дженни поспешила обратно на террасу. Из лазарета, бросив перевязку, вышел Макферней. Сам уже полз к нему навстречу, оставляя кровяной след на голубом мозаичном полу. Он лег у ног своего хозяина, всхлипнул в последний раз и замолчал.

Макферней наклонился над ним.

– И тебя не пощадила британская пуля, бедный мой пес, – сказал шотландец.

Индус-санитар подошел, но не коснулся трупа собаки, – ему не позволяла каста. Индус только встал поодаль и жалостно зацокал языком. Макферней бережно приподнял остывающее тело друга, унес его на руках в угол двора и завалил камнями.

– Вот ты и не вернулся домой в Шотландию, Сам, – сказал, постояв над ним, Макферней. – И никто не знает, вернется ли твой хозяин.

На утро штурм возобновился с новой силой. Повстанцы отдали здание почты, Большая Мечеть держалась, бои шли на Главной площади и у Раджратских ворот.

Отряды повстанцев жестоко дрались за каждый дом, за каждую улицу. Но единому плану наступления британцев сипаи не сумели противопоставить единый план сопротивления. Они сражались в отдаленных кварталах и гибли порознь, потеряв связь друг с другом.