Глава седьмая
ГЛАВНЫЙ ПАНДИ
Полковник Гаррис был встревожен. Он застал у себя в солдатских линиях незнакомого человека. Все замолчали, когда Гаррис вошел в помещение артиллеристов. Он увидел замешательство на лицах. Чужой стоял вполоборота и не повернулся к полковнику. Он был грязен, хмур и не отвечал на вопросы. Гаррис велел задержать бродягу.
Полковник шел к себе большими шагами, через всю военную станцию. Только что зашло солнце; земля, накалившаяся за день, жгла ему ступни сквозь тонкие подошвы сандалий.
Крытый водоем, за ним бамбуковая роща и круглые каменные строения, где хранится оружие солдат, отдельно от жилых помещений. А там, дальше, широкая платановая аллея, нарядные офицерские дома по обеим ее сторонам. Полковник шагал не глядя, ему давно надоели и эта аллея, и роща, и дома.
«Что означал этот неожиданный визит? Нехватало еще неприятностей у себя в полку».
Гаррис был в дурном расположении духа. Не вовремя он затеял забирать свою дочь Дженни из спокойного пансиона в Лондоне и переправлять ее в Индию.
Капитан Генри Бедфорд, старый друг полковника по индийской службе, обещал, возвращаясь из Англии после отпуска, взять Дженни с собой. Как теперь предупредить Генри? Писать уже поздно, письмо в Лондон идет три месяца. А Генри собирался отплыть в середине марта.
Везти сейчас с собой в Центральную Индию, в это пекло, двенадцатилетнюю девочку – какое безумие!.. Нет, Индия в настоящий момент не место для женщин и детей. Мы не знаем, что с нами самими будет завтра.
Гаррис на ходу нервно закурил сигару. Он снова возвращался мыслями к недавним тревожным событиям…
Всё началось с Барракпура. Точно вспышка молнии при ясном небе! Два полка на ученье вдруг отказались принять вновь розданные патроны. Кто-то сказал сипаям, что бумага, в которую завернуты патроны, смазана запрещенным жиром, – не то свиным, не то коровьим.
– Жир священной коровы! – кричали индусы. – Мы не можем его коснуться. Отцы и деды повелели нам почитать корову и не убивать ее ни для жира, ни для мяса… Коснувшись патрона, мы потеряем касту!..
– Сало поганой свиньи! – волновались мусульмане. – Коран запретил мусульманину осквернять себя прикосновением к нечистому животному… Мы не изменим вере отцов и дедов!
Дело обернулось серьезнее, чем можно было ожидать: туземный солдат Панди стрелял в британского офицера.
Два туземных полка пришлось расформировать. И теперь разоруженные сипаи разбрелись по всей стране, мутят народ на военных станциях…
Ружейный ствол блеснул среди перистой листвы. У крытого водоема – каменная будка и часовой.
– Всё ли спокойно на посту?
– Всё спокойно, полковник-саиб.
«Спокойно»? А третьего дня лейтенант Франк принес ему хлебец с таинственным узором, обнаруженный в третьей роте. Эти хлебцы путешествуют из полка в полк, из деревни в деревню. Что она значит, эта условная весть? Если спросить Лалл-Синга, своего наика, туземного капрала, он улыбнется, как дитя, и скажет, что никогда в жизней не видел никаких хлебцев с узором, ни отец его, ни дед и что Гаррис-саибу, должно быть, почудилось или дьявол нашептал, – будь его нечистое имя трижды проклято среди людей!
– С благословения божьего, Гаррис-саиб, с благословения божьего, у меня в роте всё спокойно!
«Всё спокойно»? А на соседней станции вот уже две ночи подряд горят офицерские дома. По всему Верхнему Бенгалу офицеры второй месяц спят с пистолетами под подушкой. Туземные линии[7] по ночам гудят, как растревоженные ульи…
Полковник швырнул сигару. Дома, в Англии, еще ничего не знают: письма в Лондон идут слишком долго. И Бедфорд с Дженни, быть может, уже плывут в Индию.
Луна взошла. Она осветила круглое каменное здание, полуприкрытое большими лапчатыми листьями банановых деревьев. Склад оружия, и туземная стража у склада.
Кто дежурный? В свете луны полковник разглядел круглое веселое лицо Лалл-Синга, своего туземного капрала.
– Всё спокойно на посту?
– Всё спокойно, полковник-саиб!
«Всё спокойно» и эта улыбка, за которую полковнику хочется ударить Лалл-Синга в челюсть.
– Доброй ночи, Лалл-Синг!..
– Доброй ночи, полковник-саиб!..
Полковник вышел на главную аллею. Справа, за деревьями, светились большие окна офицерского собрания. Там молодые офицеры, ошалевшие от дневной жары, пьют ром, пальмовую водку, играют в карты. Духота, скука!.. Сегодня в собрании ждут новостей: обещал приехать Ходсон. У Вильяма Ходсона всегда есть какие-нибудь особенные новости.
Но полковник свернул к своему дому. В собрание – потом. Сперва надо допросить бродягу, пойманного сегодня. Полковник велел джемадару – туземному лейтенанту – привести человека к нему в бенгало.
Вестовой принес светильник и поставил на стол. Всколыхнулась тростниковая занавеска веранды, мошкара тучами зароилась вокруг света.
Полковник сбросил китель – жарко. Сел в плетеное кресло-качалку и, оттолкнувшись ногой, слегка раскачал кресло.
– Ввести! – приказал полковник.
Индуса ввели. Стража встала по бокам двери.
– Имя!
Человек невнятно пробормотал что-то, не разжимая губ. Он смотрел куда-то вбок с бесстрастным, тупым выражением.
– Откуда идешь?
Опять невнятное бормотание и тупой, непонимающий взгляд.
Чалма у человека была завязана, как у мусульманина, узлом с правой стороны, но из-под мусульманской чалмы виднелись длинные волосы индуса.
– Мусульманин? – спросил полковник.
Человек отрицательно мотнул головой.
– Индуист?
Опять неясное бормотание.
– Патан? Перс? – полковник терял терпение.
– Нет.
– Кто же? Говори! – крикнул полковник.
– Земледелец с гор, – равнодушно сказал человек. Он указал рукой куда-то на север.
Услышав этот голос, глухой, невнятный, полковник насторожился. Человек говорил на языке урду, – на этом языке говорят по всей Верхней Индии. Но что-то в его произношении было необычно, – Гаррис не мог уловить, что именно.
Он внимательно вгляделся в индуса.
Тот осторожно перевел взгляд, и на секунду они встретились глазами, – индус и полковник, – точно померились силами. Дерзкая усмешка блеснула в глазах индуса, он отвел глаза.
«Опасный дьявол!» – подумал полковник.
– Откуда идешь? – еще раз резко спросил Гаррис.
– Издалека! – Всё тот же неопределенный кивок куда-то на север.
– Пенджаб?
Человек неохотно мотнул головой:
– Да. Панчанада.
И снова полковник насторожился.
Человек сказал не «Пенджаб», как говорят персы и коренные жители Пятиречья, а «Панчанада», то есть «Страна Пяти Рек». Так называют Пятиречье индусы северо-западной Индии, живущие по соседству с Пенджабом.
«Раджпутана!..» – подумал полковник.
В том, как индус стоял, вытянувшись, у косяка двери, полковник узнавал привычную манеру солдата. Высок, статен, широк в плечах, – таких крестьян набирали в Синде, в Раджпутане, по всей Верхней Индии. Они обычно дюйма на два выше ростом, чем солдаты-европейцы, ловки на ученье, выносливы в походе и очень хороши на парадах.
А эта непонятная смесь одежды: чалма, крестьянская патка, безрукавка и грязные лохмотья на бедрах!.. Гаррис готов был бы поклясться, что это – потерявшие цвет и форму обрывки солдатских панталон.
– Обыскать! – сказал полковник.
Голая волосатая грудь под безрукавкой, жалкая крестьянская сумка за плечами.
– Ничего! – сказал джемадар.
Человек улыбался, смотря в сторону.
И вдруг Гаррис остановил раскачавшееся кресло.
– Дай мне сумку! – сказал он.
7
Линия – улица на военной станции; в линиях располагаются Индийские войска, по тростниковым хижинам. Солдаты-европейцы живут в казармах.