— Я знаю другое, — возразил Порошин. — Казаки бегут со своих мест оттого, что старшина — все начальники и богатые люди — жить им не дают, обременяют нестерпимою работою, отнимают жалованные земли, покосы, дома, — словом, немалое грабительство и утеснение чинят. И вольные украинские люди находятся за ними, владельцами, будто их купленные крестьяне.
— Слышали мы не один год, — сердито сказал Боярский, — что в уходе работников будто виновата казацкая старшина. Ничуть не бывало! Не раз приезжали комиссии от правительства, и те по рассмотрении за старшинами никаких провинностей не отыскивали. И старшины штаб - и обер-офицерскими чинами одаривались. А земли и угодья, которыми казаки без крепостей доныне пользуются, надлежит отобрать и за нами, дворянами, и детьми нашими оставить.
— Казаки думают иначе, — ответил Порошин. — Они считают земли своими и предлагают от всех, кто поселился на казачьих землях в противность законам и жалованным грамотам, те слободы, села и хутора отобрать и вернуть в общество, отчего и казне будет немалое приращение, и мы здесь обретем тишину и спокойствие.
В конце августа Порошин лишился своего собеседника — Боярский уехал в Москву, где должны были начинаться заседания Комиссии нового Уложения. А затем выступили в поход и ахтырские гусары. Путь их лежал на границу с Польшей. Правительство императрицы Екатерины собирало армию, показывая готовность направить ее в сопредельное королевство.
Генерал Подгоричани, очень довольный перспективой вероятных боевых действий, — он любил войну и скакал вперед своих гусар в кавалерийских атаках, — дружески простился с Порошиным.
— Мы скоро встретимся опять, — сказал он, — не на севере, так на юге. Сердце мне подсказывает — большие будут бои, не с поляками, так с турками.
Порошин не сердцем, но разумом понимал, что военные события ждать себя не заставят: тревожны были известия, приходившие из Польши, не веселее их новости с турецкой стороны.
Россия воевала с Турцией около тридцати лет назад — в 1735–1739 годах. Война закончилась мирным Белградским договором, который не был удачным для России: Северное Причерноморье и Кавказ почти целиком оставались за Турцией. Такую границу Россия не могла признать незыблемой — она была невыгодна и опасна. Полуостровом Крым владели татарские ханы, подчиненные турецкому султану. Они совершали разбойные набеги на русское Приазовье и на Украину.
Отсутствие у России черноморских портов затрудняло вывоз хлеба, задерживало развитие сельского хозяйства на юге страны.
Европейские державы после побед русской армии в Семилетней войне опасались возросшего могущества своего северного соседа и потому искали силу, способную ему противостоять. Английские, французские, прусские министры подговаривали Турцию начать войну с Россией, обещая затем помощь — денежную, во всяком случае.
Они расчетливо назначали время — правительство Екатерины Второй было по горло занято польскими делами. Русские дипломаты в Польше стремились добиться установления гражданского равноправия православных с католиками и униатами, то есть верующими по правилам объединившихся православной и католической церквей. Униатство, возникшее в самом конце XVI века, было распространено в Польше, и с его помощью римский папа пытался усилить свое влияние на славянский мир.
Польские вельможи, шляхта и духовенство сопротивлялись признанию за православными гражданских прав, которыми обладали католики. То там, то здесь на территории Польши возникали отряды, готовые выступить на борьбу за вольность и веру, как было принято говорить. Участники этих объединений, или конфедераций, желали свергнуть короля Полыни Станислава Понятовского за его преданность России и уничтожить в Польше православную церковь. А для начала — победить русские войска, кое-где стоявшие в королевстве.
Старооскольский пехотный полк всю зиму находился в состоянии боевой готовности. Порошин вел занятия с офицерами, те учили солдат, время летело быстро. Привыкнув непрерывно думать о своем полку, Порошин все реже вспоминал прошлую жизнь в петербургском дворце. Новые впечатления захватывали его. Бедность и бесправие народа, грубость и жадность местных властей, религиозный фанатизм, злодеяния разбойничьих шаек, бродивших то по одну, то по другую сторону границы в поисках легкой добычи, — все это никак не походило на те представления о России, которые сложились у Порошина еще в корпусе. И, следовательно, не было похоже на ту картину, что рисовал он, беседуя со своим державным воспитанником… Но теперь уж ничего с этим не поделаешь!