Банька, что надо!
Нагрянет родня, как в музей.
Веник березовый,
Он – распервейшее дело.
Много пожалует
На дармовщинку друзей.
Жару поддам
И пусть дурь выбивают из тела!
Надо б просторный
Предбанник изладить. И свод.
Каменки выложить.
Дел, как подумаешь, море.
Хитрый скворец вон
За паклей охоту ведет,
Тащит в скворечник.
И снова свистит на заборе.
ПРОЙДЯ АТЛАНТИКИ
Весенний день на ощупь шелков,
Пахучи тополь и ветла,
Навозных куч субтропик желтый
Приметней в мареве тепла.
Вскопал три грядки, подытожил,
Что посажу, посею и...
Вот до чего ты, парень, дожил,
Пройдя Атлантики свои.
Неси свой крест и пей отныне
По шесть с полтиной молоко.
Давно ль, моряк торговых линий,
По Сингапуром пил пивко!
Вздымай лопату, словно знамя,
Не оступайся на граблях.
Итог один: вперед ногами...
Как, впрочем, и на кораблях.
ПОЛУСТАНОК
Поленницы, кучи угля,
Электроопор истуканы,
Без плоти листвы тополя,
Как будто собаками рваны.
Вокзала обшарпанный вид,
Перрон, навевающий скуку,
Каблучной картечью побит,
Заштопан на скорую руку.
Зевающий, сонный народ,
Как вынут на свет из заначки.
И с датой – «13-й год»
Кирпичный престол водокачки.
За красноажурной, рябой,
Стеною столетнего дива –
Мне чудится дым над трубой
Летящего локомотива.
Мазутом и гарью пропах,
Он мчит сквозь разор и разруху.
Быть может, и в наших рядах
Прибавится дерзких по духу.
2000
АРКТИКА
Торосов хруст, дыхание борея,
Столпотворенье пакового льда.
Иль – воскрешен последний день Помпеи,
Иль эпизоды Страшного Суда?
Стальным бортам не вырваться из плена,
Попытки-пытки гибнут на корню.
Сам бог Нептун, сломав через колено,
Трезубец свой закинул в полынью.
Бредет медведь: «Браток, далеко ль суша?»
Матерый зверь, а вон как одичал!
Потом трусит медведица: «Послушай,
Ты моего тут блудня не встречал?..»
Арктическая белая пустыня...
Апофеоз свершений и потерь...
Ребята, как там плавается ныне,
Каким богам вы молитесь теперь?
ВОРОТА В БОМБЕЙ
Над аркою этих ворот
Плескалось полотнище флага.
И требовал «плату за вход»
Какой-то шутник иль деляга.
Плевать бы! Но вляпался в спор,
Попёр я в погибель скандала.
И тут же уперся в забор
Крутых полицейских амбалов.
И самый амбалистый – мне
Тюрьмой пригрозил.
Ну и гад же!
Вальяжный такой, в тюрбане,
Наверно, ба-а-льшой магараджа!
И взяли меня в оборот,
Как неслуха, зелень-мальчишку.
И здесь же, в притворе ворот,
Повытрясли всю мелочишку.
Пошел я на свой сухогруз,
Закрылся и запил в гордыне:
Могучий Советский Союз
И пикнуть не дал бы, а ныне...
К печали штормов и зыбей,
К позору торгового флота,–
На древних воротах в Бомбей
Могли и повесить в два счета.
ПРО ИНДИЙСКУЮ КОРОВУ
Священная – да! А по части навоза?
Не видел. Одна подкопытная пыль.
Конечно, жестка постановка вопроса,
Но это ж корова, не автомобиль.
Загон переулка, асфальта подстилка,
На впалых боках – голодовки печать;
Окрестную травку побила кобылка[1],
Одно остаётся корове – мычать.
Смотрю я и мучаюсь горькой, подспудной,
Далёкого детства бедой-лебедой:
Эх, эту б корову в лужок изумрудный, –
Пасись и нагуливай добрый удой!
Под вечер пришла бы корова до хаты,
И кроме удоя с собой принесла –
Две пары копыт и большие ухваты
Священных рогов к изумленью села.