Дебора Мартин
Опасный искуситель
1
Март 1743 года, графство Кумберленд, Англия
– При-и-иди, сон долгожда-а-анный, с покоем смерти схо-о-ожий, закро-о-ой истосковавшиеся о-о-очи…
Корделия Шалстоун заткнула уши руками – лишь бы не слышать заунывных стенаний, доносившихся со второго этажа. Слава Богу, сегодня к викарию – ее отцу – никто не заходил и ей не пришлось краснеть перед посторонними за его пьяные завывания.
Она бы, конечно, напомнила посетителям, что за день нынче – третья годовщина смерти мамы. А все местные жители с пониманием относились к безутешному горю отца.
И все же… Отец распевал душераздирающие песни с самого полудня, а ей и поплакать было некогда – столько накопилось дел. Надо к утру написать для отца проповедь, разобрать счета, распорядиться насчет воскресного обеда. Да еще миссис Вестон, ожидающая пятого ребенка, со дня на день должна разрешиться от бремени, и Корделия обещала ей присутствовать при родах. Так что вполне вероятно, что ночью ее вызовут и придется идти в холод и темень.
«Отец, ради всего святого! – думала она. – Хотя бы сегодня – угомонись наконец».
И вдруг – будто он услышал ее – все стихло. Несколько мгновений не раздавалось ни звука. Она отняла руку от уха и прислушалась. Наверху раздались тяжелые шаги, потом заскрипела дубовая кровать.
И – тишина, благословенная тишина! Она убрала руку и с другого уха, облокотилась на отцовский стол. С удовольствием прислушалась к его громкому мерному храпу, а потом задумчиво вздохнула. Когда отец засыпал, в домике белхамского викария становилось тихо и спокойно, как в церкви, во время стрижки овец, которая занимает все взрослое население. Теперь, наконец, у нее есть два-три часа для работы.
Корделия с грустью взглянула на заваленный бумагами стол. Сначала надо заняться проповедью, решила она. Просто необходимо. Но взгляд ее так и притягивали нотные листы, прикрытые огромной Библией.
В комнате над ее головой отец громко фыркнул и снова захрапел ровно. И тогда она решилась. До понедельника у нее не будет другой возможности поработать над новым хоралом, а проповедь – проповедь она успеет написать утром перед службой.
Выбор был сделан: она приподняла Библию и вытащила из под нее ноты хорала и письма своего лондонского издателя. Вернее сказать, издателя ее отца. Слишком часто она стала забывать о том, что на письмах, которые она вместе с новыми сочинениями посылала в Лондон, стояла подпись ее отца и именно его так уважал лорд Кент. Ведь никакой солидный издатель не стал бы всерьез относиться к музыке, сочиненной женщиной. И на обман она пошла лишь потому, что деньги, которые они получали за ее хоралы, были весьма существенной добавкой к их скромным доходам.
Она опять вздохнула, отодвинула письма в сторону и разложила перед собой ноты. Несколько мгновений ей понадобилось на то, чтобы достичь того блаженного сосредоточенного состояния, когда удается отрешиться от окружающего, и вот она уже с головой ушла в музыку, стала разбирать контрапункт, думать, как изменить партии тенора и альта…
Может быть, со второй ноты первого такта тенору надо брать выше, но тогда потом ему придется перепрыгнуть через октаву, а для скромного церковного хора в Белхаме это задача не из легких…
– Мисс?
Корделия вздрогнула, подняла голову и увидела стоявшую в дверях служанку Пруденс.
Прикрыв ноты письмами, она встретилась глазами с суровым взглядом служанки.
– Неужто у миссис Вестон схватки?
Тон Корделии показался Пруденс слишком резким, и она неодобрительно поджала губы. В доме викария ее держали только потому, что она была стара и одинока. Мать Корделии наняла Пруденс в спешке, о чем впоследствии и сожалела, но она была женщиной добросердечной и не могла уволить сварливую старуху. А Корделия во всем старалась поступать так, как поступала ее мать.
Пруденс сверху вниз взглянула на Корделию, на ее сбившийся чепец и помятое платье.
– О состоянии миссис Вестон мне ничего не известно. А вас в гостиной дожидается какой-то мужчина. – Слово «мужчина» Пруденс произнесла таким тоном, как если бы она сказала «гадюка» или «отребье».
– Мужчина?
– Он называет себя лордом, мисс.
Корделия с трудом сдержала улыбку. Конечно, Пруденс может про каждого жителя Белхама сказать, что тот «называет себя» лордом. Единственный дворянин Белхама, граф, в чьих владениях и находился приход, был человеком пожилым и нелюдимым. А вся остальная знать объезжала затерянный на севере Англии Белхам стороной, предпочитая путешествовать по Озерному краю. Белхам был тихим городком, занимались здесь разведением овец, владельцы которых и спорили-то только о том, у чьих овец шерсть шелковистее.