— Может, она сердится на меня? — прошептала Миса.
— А что ты сделала? — спросила дочь Мимлы.
— Ничего, — пробормотала Миса в тарелку. — Мне просто так кажется. Всегда кажется, будто кто-то на меня сердится. Будь я самой замечательной мисой на свете, всё было бы иначе…
— Ну, раз это не так, не о чем и говорить, — сказала дочь Мимлы с полным ртом.
— А что, ваша семья спаслась? — сочувственно спросила Муми-мама у Эммы.
Эмма не отвечала. Она глядела на сыр… Она протянула лапу и сунула сыр в карман. Затем её взгляд проблуждал дальше и остановился на маленькой оладье.
— Это наше! — крикнула крошка Ми, подпрыгнула и уселась на оладью.
— Что за манеры! — укоризненно сказала дочь Мимлы. Она отодвинула в сторону сестру, почистила щёткой оладью и спрятала под скатерть.
— Милый Хомса, — поспешно сказала Муми-мама. — Сбегай, погляди, не осталось ли у нас в чулане что-нибудь для Эммы.
Хомса со всех лап бросился исполнять просьбу.
— Чулан! — воскликнула Эмма. — Чулан! Суфлёрская будка у вас чулан, сцена — гостиная, а кулисы — картины! Занавес — занавеска, реквизит — какой-то дядька! — Эмма побагровела, нос её наморщился чуть ли не до самого лба. — Я рада! — воскликнула она. — Я рада, что мастер сцены Филифьонк (мир праху его) не может вас видеть! Вы ничего не смыслите в театре, и даже больше чем ничего: вы понятия не имеете, что это такое!
— Там только совсем старая салака, — доложил Хомса. — А может, просто маленькая селёдка.
Эмма выхватила рыбу у него из лап и с высоко поднятой головой направилась в свой угол. Она долго шебаршилась там в разном хламе, потом достала большую метлу и принялась рьяно подметать пол.
— А что это такое — театр? — тревожно прошептала Муми-мама.
— Не знаю, — ответил Муми-папа. — Звучит так, будто всякий знает.
Вечером гостиная наполнилась сильным запахом цветущей рябины. Под потолком заплескали крыльями птицы, охотясь на пауков, а крошке Ми на ковре гостиной повстречался большой опасный муравей. И сами не заметив как, они заплыли в лес.
Всей семьёй овладело величайшее волнение. Они забыли о своём страхе перед Эммой и, болтая и размахивая хвостами, собрались у воды.
Дом пришвартовали у высокой рябины. Муми-папа крепко привязал фалинь к своей палке и воткнул палку прямо в крышу чулана.
— Не смейте портить суфлёрскую! — крикнула Эмма. — Вам здесь что, театр или проходной двор?
— Должно быть, театр, раз вы так утверждаете, — смиренно ответил Муми-папа. — Но мы просто не знаем, что такое театр.
Эмма молча уставилась на него. Потом покачала головой, пожала плечами, громко фыркнула и продолжала подметать пол.
Муми-тролль стоял и смотрел вверх на рябину. Рой пчёл и шмелей гудел вокруг белых цветов, а ствол, красиво изгибаясь, образовывал округлую развилину, как раз впору, чтобы спать, если ты маленький.
— Ночью я буду спать на этом дереве, — вдруг сказал он.
— Я тоже, — подхватила фрёкен Снорк.
— И я! — крикнула крошка Ми.
— Мы спим дома, — решительно сказала дочь Мимлы. — На дереве могут быть муравьи, и если тебя укусят, ты распухнешь и станешь больше апельсина.
— А я и хочу стать большой, я и хочу стать большой! — крикнула крошка Ми.
— Будь пай-девочкой, — сказала её сестра, — не то явится Морра и заберёт тебя.
Муми-тролль по-прежнему стоял у рябины, разглядывая зелёный шатёр листвы. Всё было так, как дома в Муми-доле. Он начал насвистывать себе под нос, размышляя, где бы достать верёвочную лестницу.
Тут на всех парах прибежала Эмма.
— Перестань свистеть! — крикнула она.
— Почему? — спросил Муми-тролль.
— В театре свистят при провале, — низким голосом сказала Эмма. — Вы даже этого не знаете.
Продолжая бормотать себе что-то под нос и размахивая метлой, она потащилась в темноту. Все в растерянности глядели ей вслед, и на мгновение у них испортилось настроение. Но потом про всё позабыли.
Когда настал час отходить ко сну, Муми-мама устроила на рябине постель. Затем набила съестным маленькую корзинку для завтрака, Муми-тролль и фрёкен Снорк должны были распочать её завтра утром.
Всё это время Миса не спускала с неё глаз.
— Да, вот было бы хорошо хоть разочек поспать на дереве, — наконец сказала она.
— А что тебе мешает? — спросила Муми-мама.
— Меня никто не приглашал, — угрюмо ответила Миса.
— Возьми подушку, малышка Миса, и полезай к ним наверх, — сказала Муми-мама.
— Нет, теперь мне уже расхотелось, — сказала Миса и пошла восвояси. Потом села в углу и расплакалась.