И вот немного погодя Муми-маме представилась возможность впервые обозреть свою кухню сверху. Как зачарованная глядела она в слабо освещённый светло-зелёный аквариум. Там на дне она видела плиту, столик для мытья посуды, помойное ведро. А все стулья и стол плавали хороводом под потолком.
— Страх как забавно, — сказала Муми-мама и расхохоталась.
Она хохотала до того самозабвенно, что ей пришлось усесться в кресло-качалку, ибо увидеть свою кухню под таким углом придаёт силы.
— Как хорошо, что я опорожнила помойное ведро! — сказала она, вытирая слезы. — И позабыла принести его в кухню!
— Ну, я ныряю, мама, — сказал Муми-тролль.
— Запретите ему, миленькая, миленькая Муми-мама, — боязливо попросила фрёкен Снорк.
— Нет, зачем же? — сказала Муми-мама. — Раз он считает, что это щекочет нервы…
Муми-тролль постоял с минуту, стараясь дышать как можно спокойнее.
Затем нырнул.
Он подплыл к чулану и открыл дверь. Вода внутри была белая от молока с примесью брусничного варенья тут и там. Несколько ковриг хлеба проплыло мимо него, за ними следовала стайка макарон. Муми-тролль ухватил маслёнку, изловил мимоходом ковригу белого хлеба и обогнул плиту, чтобы взять мамину банку с кофе. Затем поднялся под потолок и глубоко перевёл дух.
— Нет, вы только взгляните, я таки завернула крышку! — радостно воскликнула Муми-мама. — Вот так экспедиция! А ты можешь захватить ещё и кофейник с чашками?
У них никогда ещё не было такого щекочущего нервы завтрака.
Они взяли стул, на котором никто не любил сидеть, и пустили его на дрова, чтобы сварить кофе. Сахар, к сожалению, весь растворился, зато Муми-тролль нашёл взамен банку сиропа. Муми-папа ел мармелад прямо из банки, а крошка Ми просверлила буравом целую ковригу, и никто не обратил на это внимания.
Время от времени Муми-тролль нырял в кухню, чтобы спасти что-нибудь ещё, и тогда вода плескалась по всему помещению.
— Сегодня я не буду мыть посуду, — весело возвестила Муми-мама. — И кто знает, быть может, теперь я вообще никогда больше не буду её мыть? Но, голубчики вы мои, может, вы попробуете поднять сюда и меблировку, не дадите ей испортиться?
Между тем солнце снаружи припекало всё сильнее, волнение на море улеглось.
Лесной народец на крыше дровяного сарая мало-помалу развеселился и начал выказывать недовольство беспорядком в природе.
— На мамином веку никогда не случалось ничего подобного, — сказала одна мышь, расчёсывая хвост. — Это недопустимо! Но, разумеется, времена меняются, распустилась молодёжь.
Одна крошечная козявка придвинулась ближе к остальным и с жаром сказала:
— Не думаю, что это молодёжь подстроила такую большую волну. Мы наверняка слишком малы для этого и можем развести волну разве что в ведре, в горшке или в раковине. Ну и в стакане воды.
— Она подсмеивается надо мной, — сказала мышь и нахмурилась.
— Да нет же, — сказал один серьёзный зверок. — Я размышлял и размышлял всю ночь напролёт. Как может получиться такая большая волна ни с того ни с сего? Наверняка кто-нибудь дул изо всех сил! Это, понимаете ли, заинтриговало меня, и я думаю, либо…
— Позвольте спросить, как вас зовут? — перебила его мышь.
— Хомса, — ответил серьёзный зверок, нисколько не рассердившись. — По-моему, если бы мы разобрались, почему и как это произошло, тогда эта большая волна показалась бы нам вполне естественной.
— Естественной! — возмущённо пропищала одна маленькая толстая миса. — Хомса ничего не понимает! Вся моя жизнь пошла прахом, да-да, вся! Позавчера кто-то сунул шишку в мой ботинок — это в насмешку, что у меня большой размер, вчера мимо моего окна прошёл один хемуль и многозначительно усмехнулся. А нынче ещё и это!
— Неужели эта огромная волна прокатилась единственно для того, чтобы подразнить Мису? — уважительно спросила одна малявка.
— Ну да, — сказала Миса, давясь слезами. — Кто позаботится обо мне, да ещё что-то сделает для меня? Ну а насылать волну…
— А может, шишка с сосны упала? — услужливо высказал предположение Хомса. — Если, конечно, это была сосновая шишка. Но ведь может статься, шишка-то была еловая. Какого размера ботинки ты носишь? Уместится в них еловая шишка?
— Я и так знаю, что у меня большой размер, — с горечью пробормотала Миса.
— Я просто хочу объяснить, — сказал Хомса.
— Речь идёт о чувствах, — сказала Миса. — А чувства не поддаются объяснению.