— Итак, все объяснилось. А теперь постарайся хорошенько забыть об этом, Джоанна. Смотри лучше на море и на корабли.
Я подняла голову. Вид был прекрасный, и я почувствовала себя гораздо спокойнее.
— Правда красиво, а еще я хочу есть.
Чарльз засмеялся.
— Мы пойдем завтракать в ту гостиницу, что видели около станции. В конце концов, если бы ты не поехала в круиз, ты не встретила бы меня.
— Да, — медленно сказала я, — действительно. Не встретила бы. Но если бы ты не попал в аварию, тебя бы тоже здесь не было.
— Для нас обоих это важно, правда? По крайней мере, для меня.
— И для меня, — подтвердила я, поднимаясь на ноги.
И мы зашагали прочь по маленьким узеньким улочкам, где стены старых коттеджей, выкрашенные белой краской, сияли на полуденном солнце. С тех пор я поверила, что все, что ни делается в этом лучшем из миров — к лучшему.
Все это случилось два года назад. Я обожаю Оксфорд и занимаюсь изо всех сил, но сейчас как раз конец августа и мы с Чарльзом только что вернулись из отпуска, который провели в горах Швейцарии. Мы ездили туда с компанией молодых людей, и все прошло прекрасно. В Швейцарии мы с Чарльзом обручились, хотя поженимся еще очень не скоро. Иногда мне страшно не хочется больше ждать, но я должна закончить курс в университете, и Чарльз с этим полностью согласен. После нашей женитьбы у него будет возможность получить перевод в парижское отделение фирмы его отца, и там, во всяком случае на первое время, я найду какую-нибудь работу. Нам обоим будущее видится в розовом свете, и я знаю, что мы обязательно будем счастливы.
По возвращении из круиза я ни разу больше не встречалась с Верритонами, хотя раз или два разговаривала с миссис Верритон по телефону. Мне кажется, лучше держаться от них подальше, хотя мне часто очень хочется повидать Кенди и Гила и узнать, как у них дела.
От дяди Рональда я знаю, что после смерти Эдварда Верритона и Грэма Хедли и поимки одного-двух других с этой бандой было покончено. За то, что я сделала на борту «Кариновы», я получила особую благодарность от правительства.
А вчера произошла странная вещь. Мы с Чарльзом сидели в Риджентс-парке, потому что у него остался еще один день от отпуска, и неожиданно на соседнюю скамейку налетела стайка маленьких девочек. Все они болтали и смеялись, и у всех были эти причудливые маленькие сумочки, какие носят учащиеся балетных студий. Им всем было примерно по одиннадцать-двенадцать лет. Я как раз думала, до чего очаровательно они выглядят в своих бирюзовых платьицах — очевидно, что-то вроде форменной одежды, когда сердце мое дрогнуло. Потому что я поняла, что одну девочку с очень темными волосами уже видела раньше.
— Чарльз, это не Кенди? — спросила я. — Кенди Верритон?
Чарльз посмотрел на них и кивнул.
— Так и есть. Как странно!
А потом девочка с растрепанными почти черными волосами взглянула в нашу сторону; она замолкла и стала пристально рассматривать нас. Через минуту она встала и робко подошла к нам. Ей никогда не быть хорошенькой, но у нее очень привлекательное лицо. Ее огромные глаза с тех пор еще потемнели.
— Кенди! — воскликнула я. — Ты не помнишь меня? Нас?
— Это… — она заколебалась, нахмурившись. А потом нерешительно: — Джоанна!
Через секунду она добавила:
— Из круиза. Того, последнего.
— Как твои дела, Кенди?
— Очень хорошо, благодарю вас, — заученно ответила она, как воспитанный ребенок, старающийся быть общительным.
— По-прежнему занимаешься балетом?
— О, да. Сейчас каникулы, но некоторые из нас участвуют в особом благотворительном концерте и у нас была репетиция.
— А Гил?
— У него все хорошо, спасибо. Он собирается поступить в пансион, когда ему исполнится тринадцать.
— Но пока ему всего десять, верно?
Она утвердительно кивнула.
— Да, но он много говорит о пансионе. Он только о нем и думает.
— А как ваша мама?
Она выглядела немного озадаченной, словно не могла толком вспомнить, почему это может быть мне так интересно.