— Причины более чем серьезные. Тебе не в чем себя винить.
— Я не должен был тебе лгать. Но боялся, что, узнав правду, ты мне откажешь, и вел себя самым недостойным образом.
— Каждый из нас в чем-то виноват. И у каждого на то свои причины. Но мы давно друг друга простили. По крайней мере это не может изменить моих чувств к тебе. И я не вижу причин для аннулирования брака.
Глаза его сверкнули.
— Ты плохо меня знаешь! На континенте я занимался шпионажем. Обманывал и предавал. Как положено шпиону.
Йен говорил горячо, с надрывом. Фелисити не знала, что и думать.
— Что бы ни говорил Веллингтон, я не сделал ничего, чем мог бы гордиться. Да, я добывал информацию, которую никому не удавалось получить. Благодаря цвету кожи и знанию иностранных языков проник в высшие слои наполеоновской армии в Испании. Ты и не представляешь, сколько французов и испанцев я предал.
— Но это были враги.
— Не все. Шпионаж — дело грязное. Он губит жизнь. Я сделал много такого, о чем до сих пор сожалею.
— У тебя доброе сердце, потому и сожалеешь. Вот за что я тебя и люблю.
— Ты не можешь любить такого, как я! Фелисити подошла к нему.
— Люблю! И готова это доказать!
Фелисити обняла его шею руками и поцеловала его.
Глава 23
Новый год обещает много заманчивых развлечений, среди них парад фейерверков в Воксхолле, выступление мистера и миссис Локсли, ежегодный бал у лорда Страттона, праздничный обед у его величества в Фрогмор-Лодж. Новогодняя ночь будет великолепной для всех слоев общества.
Лорд Икс, «Ивнинг газетт» 30 декабря 1820 года
Ощутив губы жены на своих губах, Йен застыл как завороженный. Нельзя этого допустить, черт побери! Если они переспят, невозможно будет аннулировать брак!
Она вбила себе в голову, что любит его, только потому, что они занимались любовью. Он рассказал ей лишь часть правды, но если она узнает все, ее любовь уступит место ненависти и Фелисити покинет его навсегда.
Он никак не мог оторвать ее руки от своей шеи. А какие сладкие у нее губы! Роскошные груди так и просятся к нему в ладони.
Фелисити отстранилась от него.
— Йен, ты разучился целоваться?
— Нет, — хрипло ответил он, сгорая от страсти. — Я не хочу целоваться.
— Хочешь. Ты просто упрямишься, а я этого не потерплю. Давай займемся любовью.
— Нет. Я должен еще кое-что тебе сказать…
— Потом. Сначала я хочу получить удовольствие. Она прижалась к его возбужденному естеству.
— Я хочу тебя, Йен. Прямо сейчас.
— Нет!
— У тебя нет выбора. Ты вынуждаешь меня прибегнуть к тактике, которую я применила наутро после свадьбы.
Черт возьми! Он вспомнил, как Фелисити сняла панталоны и подняла ногу.
— Я не позволю!
— Тебе не удастся меня остановить, сам знаешь. — Она снова прижалась к нему. — Если не дашь мне раздеться, я применю твою тактику в то утро — стану рассказывать, что я сделаю с каждой частью твоего тела…
Она обвела жадным взглядом его подбородок, шею.
— Знаешь, где начинаются волосы на груди пониже горла? Я хочу с того места провести пальцем вниз, медленно, все ниже и ниже… Я проведу пальцами по этой дивной линии до живота, обведу пупок, может, поцелую его раз, другой. Буду целовать твой живот, все ниже и ниже, пока не доберусь сам знаешь до чего. — Она хотела еще что-то сказать, но он впился губами в ее губы и все мысли об аннулировании брака и угрызениях совести покинули его. Жена была в его объятиях, и он ее хотел.
Фелисити сочетала в себе чувственность куртизанки и девичью невинность. Ни один мужчина не мог бы ей противостоять. А о Йене и говорить нечего.
Когда она засунула руку ему под халат и стала развязывать тесемки на кальсонах, он снял с нее халат, а затем и все остальное, оставив рубашку и чулки. Панталон не оказалось. Это еще больше возбудило Йена.
Он дернул завязки рубашки, запутался и чертыхнулся. Поднял глаза и остановился, увидев что Фелисити встревожена.
Ведь они всего два раза занимались любовью после того, как он лишил ее девственности.
Он заставил себя успокоиться и вздохнул. Она заслуживает лучшего. Но остановиться Йен не мог, это было выше его сил.
Йен выпустил из рук рубашку и хрипло сказал:
— Сними сама. — Чтобы не было искушения сорвать ее и слишком быстро закончить дело.
Она покраснела, но кивнула. Отойдя на шаг, стала развязывать тугой узел. Йен еще не видел ее в этой рубашке, предназначенной для медового месяца. Из тончайшего шелка, который открывает больше, чем следует, но меньше, чем хотелось бы.
Темнеют соски там, где к ним прижата ткань, но остальная часть груди затенена. По-женски выпуклый животик не виден, зато темнеет треугольник волос между ног. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сорвать с нее эту двусмысленную штуку, дабы порадовать глаз видом голого тела.
Она взялась за подол, чтобы снять рубашку через голову.
— Нет, — сказал он. — Спускай ее. Медленно.
Их взгляды встретились. Тревога в ее глазах уступила место возбуждению. Она выполнила ее желание. Дюйм за дюймом открывалась женская плоть, и у него пересохло во рту.
— Брось ее на пол, — произнес он хрипло.
Она бросила. Йен застонал, впившись взглядом в темные завитки волос.