Рембо. Верно; и с твоей стороны хотелось бы видеть то же самое.
Молчание.
Верлен. Ну да, да, я собирался отослать ее в Париж. Но тебе не понять, как сильно я ее люблю. Она так прекрасна. Сегодня утром вхожу к ней, без стука, а она лежит на кровати, обнаженная. Такая красивая, такая молодая и растерянная…
(Умолкает. Рембо не в силах сдержать смех.)
Что смешного?
Рембо. Она действительно лежала голышом?
Верлен. Да.
Рембо. Мне это нравится. Бесподобно!
Верлен. А что такого?
Рембо. Я даже начинаю лучше о ней думать.
Верлен. Почему?
Рембо. Ну, как же: доперла наконец, что от нее требуется, и не ломалась.
Верлен. Циничный подонок. Она устала с дороги. И не могла знать, когда я приду.
Рембо. Это у нее привычка такая — валяться нагишом?
Верлен. Нет. (Пауза.) Слушай, к чему этот разговор?
Рембо. Просто к слову. (Пауза.) Она твоя жена, ты ее любишь, вот и катись к ней. (Встает.)
Верлен. Господи, не знаю, что делать.
(Молчание. Рембо начинает двигаться к выходу.)
А ты как считаешь?
Рембо. Я считаю, что мне пора. Я считаю, что ответ за тобой.
Верлен. Боже правый.
Рембо. Буду ждать твоего решения здесь, внизу.
Верлен. Не уходи.
Рембо (с улыбкой). Стаканчик-другой — и ситуация, надеюсь, немного прояснится.
Рембо уходит. Верлен сидит в луче прожектора, угрюмо глядя перед собой.
Занавес.
Действие второе
Голос Верлена. Как много было ночей, когда я любовался его трогательным спящим телом и гадал, почему он всеми силами старается убежать от реальности. Мне еще не встречался человек, для которого это стало бы целью жизни. Я понимал, что от него исходит угроза обществу, а больше всего — ему самому. Быть может, он знал тайные способы изменить жизнь? Нет, отвечал я себе, он лишь хочет их найти. Его доброта имеет магические свойства. Я — ее пленник.
Во время этого монолога постепенно загораются огни рампы, освещая зал в георгианском стиле, превращенный в однокомнатное жилое помещение по адресу: Лондон, Хауленд-стрит, дом 34, квартира 5.
24 ноября 1872 года.
Верлен, сидя за обеденным столом, пишет письмо. Рембо валяется на кровати, подмяв под себя одеяло; он читает и время от времени делает пометки в школьной тетради. Разговор не носит связного и последовательного характера; обстановка домашняя.
Рембо. Чего ты боишься больше всего на свете?
Верлен. Мм?
Рембо. Спрашиваю: чего ты боишься больше всего на свете?
Верлен. Не знаю. Положить свои яйца не в ту корзину. (Не отрываясь от письма.) А ты чего боишься?
Рембо. Что люди увидят меня так, как вижу их я.
(Молчание.)
В котором часу у них открывается?
Верлен. До часу дня все закрыто. Черт бы побрал эту нелепую страну.
Рембо. Терпеть не могу воскресные дни.
Верлен. Ничего, кроме теплого пива; и, ко всему прочему, его полагается пить стоя. Откуда только берется здешняя респектабельность, чтоб ей пусто было! Даже у нищих башмаки начищены до блеска.
Рембо. Всегда ненавидел воскресные дни. Даже в Шарлевиле. Что ни воскресенье, наша семья тащилась к обедне, как… крокодил, составленный из пингвинов. Впереди Витали с Изабеллой. Следом — Фредерик и я. Замыкала процессию матушка Рембо — рот, извергающий тьму. На нас показывали пальцем. Она требовала, чтобы мы держались за руки.
Вопреки общему мнению, я всегда считал, что Христос умер в воскресенье, в пять часов пополудни.
Молчание.
Верлен. Очисти грушу, а?
(Рембо чистит грушу.)
Передать от тебя привет Лепеллетье?
Рембо. Еще чего.
(Молчание.)
Обожаю эти идиомы. «Давать деру», «лизать пыль», или вот: «испытывать собачью задницу». Угадай, что это значит?
Верлен. Действие, которое совершают англичане, перед тем как варить… этот… как его… суп из бычьих хвостов. (Берет со стола листок бумаги, читает вслух.) «Книжный магазин Уильяма Джорджа на Касл-стрит предлагает широкий выбор произведений французской литературы». Мы с тобой пойдем сегодня слушать Джорджа Оджера? Рембо. Это еще кто?