Она умерла от тифа. Ей было всего шесть лет. Это случилось три года назад. Я любила ее больше всех на свете.
(Свешивает голову на грудь. По щекам текут крупные слезы. Юнг выжидает, не шевелясь. В конце концов Сабина поднимает голову.)
Когда мне исполнилось семь лет, мама объявила, что теперь на мне лежит полная ответственность за все мои грехи.
Юнг. И это вызвало у вас тревогу?
Сабина. Еще какую! Но после этого мне явился ангел — и все встало на свои места.
Юнг. Какой ангел?
Сабина. Внутренний голос. Я решила, что это голос ангела. Он сказал, что я — незаурядная личность. Кстати, говорил со мной по-немецки.
Юнг. Определенно это был ангел.
Сабина. Разве ангелы говорят по-немецки? Юнг. Так уж принято считать.
Сабина улыбается, видимо впервые за все время.
Сабина. Он наделил меня даром предугадывать, что скажет человек, еще не раскрывший рта.
Юнг. Этот дар у вас проявляется и сейчас?
Сабина. Время от времени.
Юнг. Для врача это большое преимущество. Сабина. Мне не суждено стать врачом.
(Судорожно вздрагивает, и одеяло соскальзывает на пол. Вначале Юнг не реагирует, но потом швейцарская аккуратность берет свое: он встает и подбирает одеяло с пола. Он держит одеяло на вытянутых руках и, обнаружив на нем пыль, несколько раз встряхивает. Сабина с ужасом следит за его движениями, но он замечает это не сразу.)
Не делайте этого.
Юнг. Я только хотел…
Сабина. Прекратите!
Юнг. Виноват.
Роняет одеяло на пол и возвращается к своему креслу. Сабину бьет озноб, лицо искажается гримасой.
Сабина. Можно подумать, вам не все равно! У вас на пустяки времени нет.
(Похоже, она не на шутку раздосадована, голос звенит от негодования.)
Отпустите меня, к чему эти бессмысленные разговоры, зачем сотрясать воздух, вы мне всю душу вымотали… Я могла бы вам такое рассказать, что вы б уже были не рады…
(Приосанивается и заканчивает ледяным тоном.)
Не вижу смысла продолжать. Я в полном порядке. Лучше не бывает.
Юнг хранит молчание и не реагирует. Внезапно Сабина, резко развернувшись в кресле, начинает сверлить его взглядом. Какое-то время он смотрит ей в глаза, потом деликатно качает головой. Еще немного посидев в той же позе, Сабина медленно отворачивается и опять устремляет взор в пространство. У нее на лице появляется неуверенность, в глазах мелькает страх.
В квартире. Юнг распаковывает саквояж, извлекая оттуда военную форму, сапоги и прочее обмундирование; Эмма безмятежно расхаживает по комнате, занимаясь мелкими домашними делами.
Юнг. Хотите создать профессиональную армию — набирайте профессионалов, но не выдергивайте на двухнедельные сборы всяких конторских крыс и лавочников, которые путают «направо» и «налево», а когда пойдут на слона, промажут с трех шагов.
Эмма. Ты совершенно прав.
Юнг. Какая возмутительная трата моего времени. Выписывать средство от грибка стопы и с утра до ночи осматривать половые члены.
Эмма. Неужели тебя призывали только для этих целей?
Юнг. Я провел с ней десять сеансов и добился заметного улучшения, а теперь возвращаюсь с военных сборов и вижу: все усилия пошли прахом.
Эмма. Она стала притчей во языцех.
Юнг. Сбежала из палаты, вскарабкалась на какую-то стремянку, откуда ее не так-то просто было снять, наотрез отказалась мыться — ее силком усаживали в ванну; забаррикадировала коридоры скамейками; господину директору клиники кричала: «Старый козел»; стащила где-то нож и пригвоздила к доске объявлений вот эту записку.
Вытаскивает из кармана клочок бумаги.
Эмма. И что в ней сказано?
Юнг. Буквально следующее: «Если меня здесь нет, это еще не значит, что я умерла». Двое суток отказывалась от еды — под тем предлогом, что на Марсе съестного нет.
(Досадливо вздыхает.)
Придется начинать все с нуля — другого выхода не вижу.
Эмма. Ты намерен и дальше придерживаться своего метода?
Замирает в ожидании ответа.