Верлен. А от чего он умер?
Изабелла. От саркомы колена.
Верлен. Как странно.
Изабелла. Что в этом странного?
Верлен. У меня… то же самое… опухоль колена.
Изабелла. Если бы он своевременно обратился к врачам, если бы не отдавал все силы работе, его можно было бы спасти. А так он в отсутствие медицинской помощи терпел до последнего. Когда боль уже стала невыносимой, у него ушло два месяца на переезд в Марсель, и там ему ампутировали ногу… для всего остального было уже слишком поздно.
Верлен. Какой ужас!
Изабелла. После операции ему стало только хуже. Для него изготовили деревянный протез, но он так и не сумел к нему приноровиться. Нога была ампутирована слишком высоко, и культя не могла поддерживать вес. Он потом не раз повторял, что ни в коем случае не дал бы согласия на ампутацию, если бы знал, чем это обернется. Больница была ему ненавистна, и в конце июля он выписался, чтобы перебраться домой.
Верлен. В Марселе он управлялся сам?
Изабелла. Да. После операции с ним сидела мама, но она долго задерживаться не могла, потому что на полях было много работы.
(Слышен пронзительный хохот Эжени.)
Дома ему сперва полегчало, но вскоре отказала правая рука, а боль стала распространяться и усиливаться. Врачи прописали ему наркотики, и у него начались галлюцинации. Помню, однажды среди ночи меня разбудил страшный грохот. Я прибежала к нему в комнату и увидела, что мой брат, совершенно голый, ничком лежит на полу. Он рассказал мне, как открыл глаза, увидел, что уже рассвело, и поспешил отправиться в путь через пустыню — сопровождать на побережье караван с грузом слоновой кости и мускуса. Он не раз повторял, что хочет вернуться туда, где солнце, что солнце его исцелит, и в конце концов отправился назад, в Марсель; я поехала с ним. Из Марселя он собирался плыть в Аден, но ему стало совсем плохо; пришлось опять лечь в больницу. Паралич прогрессировал, в культе появились метастазы. Думаю, Господь продлевал ему жизнь для того, чтобы он успел покаяться и заслужить спасение.
Верлен. Да, вы правы. В Штутгарте, во время нашей последней встречи, у нас с ним зашел разговор о религии. Я тогда только-только принял веру и всячески старался наставить и его на путь истинный. Надеюсь, это хоть немного ему помогло.
(Молчание. Эжени уходит под ручку с новым кавалером.)
А он когда-нибудь… Наверное, он не упоминал мое имя?
Изабелла. Нет.
Верлен. Давно все это было.
Изабелла. Уже совсем темно. Мне надо спешить.
Верлен. И все же…
Изабелла встает, и Верлен, вздрогнув от ее резкого движения, с большим трудом поднимается со стула.
Изабелла. Прощайте, мсье Верлен.
Обмениваются рукопожатием.
Верлен. Вы позволите проводить вас до гостиницы?
Изабелла. В этом нет необходимости. Верлен. Вы уверены?
Изабелла (официальным тоном). Я польщена знакомством с таким выдающимся поэтом.
Верлен. Был чрезвычайно рад нашей встрече, мадемуазель.
Изабелла. Мамина визитка у вас, проверьте. И не забудьте выслать нам рукописи Артюра. Верлен. Не забуду.
Изабелла. Прощайте, мсье.
Верлен. Доброй ночи.
(Изабелла уходит. Верлен садится. Наступает полная тишина. Верлен рвет визитную карточку мадам Рембо и коротко улыбается своим мыслям.)
Эжени! Где тебя носит?
Абсент. Два, пожалуйста.
(Буфетчик наливает абсент в две рюмки, стоящие на столе. Верлен выпивает.)
Давно это было. Но я помню, как увидел его в самый первый раз. Вечером, в гостиной у Мотэ. Когда мы вошли, он стоял у окна, спиной к нам. Он повернулся и заговорил. Только тут я его заметил — и онемел от его красоты. Было ему шестнадцать лет.
После смерти он является мне каждую ночь. Мой великий, лучезарный грех.
(Входит Рембо, одетый, как в первой сцене, но в его движениях появилась уверенность, лицо светится улыбкой, он красив и грациозен. Подсаживается за столик к Верлену; они улыбаются друг другу.)
Скажи, что любишь меня.
Рембо. Ты же знаешь, я к тебе очень привязан. У нас были такие счастливые мгновения!