Не обращая на все это внимания, Хлоя подошла к камину, бросив сумку возле дивана, и ее внимание привлекли фотографии в рамках, стоящие на камине. На всех был изображен ее отец с разными важными людьми, в том числе и с тремя мужчинами в форме.
Ноа Тейт был высоким человеком, и все же даже он был карликом по сравнению со своими тремя приемными сыновьями, все они были по шесть футов и два дюйма, минимум. Вульф, самый высокий, его форма натягивалась на его массивных плечах, а его разноцветные глаза ярко блестели на оливковой коже. Рядом с ним стоял Лукас, его «разбивающие-сердца-женщин» красивые черты лица можно было бы назвать смазливыми, если бы не волевой подбородок и ледяной блеск его серебристо-голубых глаз. И Салливан, примерно такого же роста, как Лукас, но не такой симпатичный. Его темные брови были прямыми, его карие глаза смотрели прямо в камеру с намеком на вызов. Ной стоял рядом с Салливаном, сложив руки перед собой, его резкие черты были как обычно суровыми.
Ком подкатил к горлу Хлои. Он как всегда хорошо выглядел, Ноа, стоя рядом со своими красивыми приемными сыновьями, с седой шевелюрой и носом с горбинкой, доставшегося от какого-то Римского предка. В нем была сила, харизма, которая помогла ему превратиться из бедного фермера в нефтяного магната за тридцать лет.
Он был тем отцом, которого никогда не было. Едва появляясь на ранчо, пока она росла на попечении домработницы ранчо, он проводил все свое время в Нью-Йорке в «Tate Oil and Gas». Но в те редкие моменты, когда он приезжал, он всегда был внимателен, хотя и эмоционально отстранен от нее, и как только она начала управлять ранчо сама, он даже открыто одобрил это.
И было так странно, что он отдал ранчо Салливану.
Ной сказал, что это ее, что это перейдет к ней, и, конечно, он знал, как много это место значило для нее, как сильно она все там любила. И очевидное игнорирование этого не имело смысла.
Ее не волновали его нефтяные миллиарды. Ей было наплевать на его компанию, на его власть, на все, что у него было. Это было ранчо, которое она хотела. Ранчо, которое было для нее всем. И он пообещал его ей…
Но она знала, сколько стоят его обещания.
Хлоя отогнала эту мысль, позволив себе мгновение, прежде чем взглянуть на другие фотографии, стоящие на полке. Люди на остальных фото были ей не знакомы. А потом еще одно неожиданное открытие разлилось волной разочарования, когда она кое-что заметила.
Ее фотографий не было. Не одной. Нигде.
Странно. Разве у него не было ни одной ее фотографий, которая бы ему нравилась? Или он просто не думал о ней, пока был здесь? У него была фотография мальчиков, так почему не было ее?
За ее спиной раздался щелчок двери, и она резко обернулась, обнаружив, что вернулся Салливан. В одной руке он держал тарелку с бутербродом, а в другой - что-то похожее на стакан молока. Захлопнув за собой дверь, он подошел к журнальному столику, склонился над ним, отодвинув коробку с пиццей, и поставил тарелку и стакан. Потом выпрямился и посмотрел на нее.
- Еда, - объявил он. - Которую тебе не обязательно есть.
Хлоя взглянула на тарелку. Она выглядела... Черт.
- Арахисовое масло и желе? Серьезно? - она снова обратила на него внимание. - Мне уже не восемь, ты же знаешь, правда?
Он стоял по другую сторону кофейного столика, скрестив руки на груди, нахмурив темные брови. С его короткой стрижкой, массивными плечами и в черном пальто, он выглядел как некто смертельно опасный из Матрицы. Ему не хватало только солнечных очков.
- Я знаю, сколько тебе лет.
- Мне уже исполнилось двадцать пять, - напомнила она ему, на случай, если он действительно не помнил.
По какой-то причине это сделало его выражение лица еще более злым.
- Это все, что у меня было в холодильнике. Просто ешь.
Хлоя проигнорировала его.
- Я здесь не для того, чтобы есть бутерброды. Я здесь, чтобы поговорить о ранчо. О том, что отец оставил все тебе.
Он долго молча смотрел на нее, потом повернулся, пожимая плечами, прежде чем небрежно сбросить пальто на спинку дивана. Он был одет в пару поношенных темно-синих джинсов, которые сидели низко на бедрах, а также черную футболку с длинными рукавами, которая плотно облегала его мускулистые плечи.
Опустившись в одно из кресел, он подался вперед, упершись локтями в колени и сложив вместе свои длинные загорелые пальцы. Большой, сильный человек, и кресло, в котором он сидел, казалось маленьким и хрупким по сравнению с ним.