Эта мысль была еще более раздражающей, особенно когда он не понимал, почему его это так волнует. Очевидно, вся эта чушь о славе наследия Тейта, которым его накормил отец, все еще имела на него сильное влияние.
Раздраженный собой, Вэн отодвинул стул и подошел к окнам, рефлекторно проверяя здания через дорогу на предмет чего-либо явно подозрительного, но ничего не нашел.
Это было безумие. Почему он? Он ненавидел все это корпоративное дерьмо, ненавидел носить гребаный костюм и ненавидел сидеть за чертовым столом. Он не был таким парнем и никогда им не будет, как бы ни старался старик превратить его в такого.
- Не будь таким эгоистом, Салливан, - сказал его отец в тот день, когда Вэн сказал ему, что вернется на базу. - Я дал тебе все, а теперь ты даже не можешь сделать что-то для меня?
Вэн только посмотрел на него, зная, что его отец не послушает, потому что он никогда не слушал, но все равно сказал это.
- Нет, Папа. Я отдавал тебе все, что мог. Но ты ничего этого не хотел. Так какого хрена мне делать что-то для тебя сейчас?
Старый мудак не отреагировал на это. Он никогда не реагировал, когда Вэн чего-то хотел от него.
Вэн нахмурился, глядя в окно, когда ночь начала опускаться на город.
Чертов Чезаре Де Сантис. Если бы не этот ублюдок, Вэн не оказался бы в этой передряге. Парень был силен и успешен сам по себе, так какого черта он хотел от «Тейт Ойл»? Из-за того, что он не смог забрать его у Ноя много лет назад, он должен был попробовать снова? Дело было не в деньгах, Вэн был в этом уверен. Это было нечто более личное.
Более личное, чем Хлоя?
Ах, да, Хлоя. Которая была похищена Ноем у Чезаре.
Может быть, дело вовсе не в «Тейт Ойл». Может быть, захват был просто отвлекающим маневром, чтобы он мог сделать свой настоящий ход, который должен был вернуть Хлою.
Вэн уставился в сгущающиеся сумерки, а внутри него поселилось что-то тяжелое. Уверенность. Потому что Де Сантис никак не сможет заполучить Хлою. Пока Вэн не сможет придумать, как не дать ему это сделать.
В прошлый раз он тоже был уверен в себе.
Тяжелое чувство превратилось в лед, воспоминания о Софии мелькнули в его голове, хотел он того или нет. Она была пленницей торговцев людьми в течение длительного времени и боялась его и его команды во время спасения. И когда все пошло к черту, и ему пришлось схватить ее и убежать, он сделал все, чтобы завоевать ее доверие, чтобы она не убежала в джунгли. Но он сделал это. Он сказал ей, что ей не о чем беспокоиться, что с ним она в безопасности. Что он защитит ее, что бы ни случилось, отвезет домой к жениху. И она поверила ему. Она осталась с ним, доверяла ему.
Черт, он не видел причин сомневаться в себе. Он был наследником Тейта. Он был сильным и могучим солдатом, как и говорил ему отец. Он всегда делал все, что мог, чтобы отец гордился им, и эта миссия не будет исключением.
Но… Он завоевал доверие Софии, а потом подвел ее. Катастрофически. Она не была с ним в безопасности, и он не защитил ее, а единственное место, куда он ее привел, была яма в земле.
Как он может быть уверен, что сможет защитить Хлою?
Учитывая его предыдущую неудачу, он не мог быть уверен в чем-либо. Черт, может, если бы он хотел такой уверенности, то передал бы ее своим братьям, чтобы они о ней позаботились.
Но как только ему пришла в голову эта мысль, в нем снова поднялась эта глубокая собственническая сила, на этот раз еще более сильная. Он ни за что не отдаст ее кому-либо. Защищать ее - его работа. Она принадлежит ему.
Неправильно было так думать. Неправильно это чувствовать. Но только потому, что это было неправильно, не мешало этому чувству вцепиться когтями в него и крепко держаться.
Нет, он не отдаст ее никому другому. Он был единственным, кто мог защитить ее.
Ты уверен, что это хорошая идея? Ты подвел Софию. Ты провалился с Ноем…
Нет, к черту все это. София умерла, и это было на его совести, но он больше не допустит такой ошибки. А что касается его отца, то он все равно никогда не хотел сына. Он хотел образец. Ничего, кроме лучшего, чтобы защитить и служить наследию Тейта.
Однажды Вэн пытался быть таким, но потерпел неудачу. И теперь, когда Ной умер, ему нечего было доказывать.
- Эй, - сказал кто-то, знакомым, женским голосом.
Каждый мускул в его теле напрягся, а член зашевелился, как проклятая собака, при звуке голоса его хозяина, и ему пришлось перевести дыхание, чтобы взять себя в руки, прежде чем повернуться, на случай, если он потеряет голову и отведет ее обратно в постель.
Она стояла возле обеденного стола, одетая только в толстовку, которую он ей подарил. Она доходила ей до середины бедра, оставляя стройные ноги голыми. Она закатала рукава до локтей, но все равно выглядела как маленькая девочка, одетая в одежду старшего брата.
Хорошая аналогия. Так как он и есть старший брат.
Вэн засунул руки в карманы, заставляя свое либидо успокоиться, а совесть, наконец, очнуться ото сна.
- Привет. Хорошо выспалась?
Ее губы изогнулись, и он внезапно понял, что в первый раз увидел ее улыбку с тех пор, как она приехала. Это было... прекрасно. Черт, она была прекрасна. И так чертовски сексуальна, что он хотел пересечь комнату, взять ее и уложить обратно в постель до конца ночи.
Руки в карманах сжались в кулаки. Господи, ему нравилась эта улыбка. Нравилось, что она чувствовала себя достаточно расслабленной, чтобы улыбнуться. И это он сделал это для нее, не так ли? Он был тем, кто заставил ее чувствовать себя хорошо. Это он заставил ее улыбнуться.
И он хотел сделать это снова.
Раз и только раз, помнишь?
Конечно, он помнил. Но действительно ли это означает, что он может получить ее только один раз? Потому что какая разница, если он имел в виду одну ночь? Какая разница, если он пересечет расстояние между ними и отведет ее обратно в постель?
Это ничего не изменит. Никакой разницы.
Вэн вынул руки из карманов и двинулся к ней и еще до того, как осознал, что делает, потянулся к ней, прижимая ее маленькое гибкое тело к своему. Ее улыбка стала еще шире, она подняла руки и обвила ими его шею, нежно прижимаясь к нему. Румянец на ее щеках заставил ее глаза засветиться, и он понятия не имел, почему считал, что одного раза будет достаточно.
- Ты проголодалась? - его голос стал грубым, но ему было все равно. - Если да, то в духовке есть пицца.
Она медленно покачала головой.
- Я люблю пиццу, не пойми меня неправильно. Но..., - румянец на ее щеках стал ярче. - Не пицца заставляет меня сейчас испытывать голод.
Черт, он не мог сказать себе, что ему это не нравится. Не мог сказать себе, что он не любил ее честность, или то, как ее глаза потемнели, когда он схватил руками ее задницу, скользя под подолом ее толстовки, ощущая ладонями шелковистую обнаженную кожу.
- Ты уверена? - спросил он, нежно сжимая ее, наблюдая, как желание отражается на ее прекрасном лице. – Это пепперони.