– Как вы себя чувствуете? – спросил он и улыбнулся.
– Это я должна вам задать такой вопрос.
– Здесь я буду задавать вопросы! – Он все еще улыбался, но в голосе его послышались твердые нотки. К своему удивлению, она поняла, что он боится. А потом удивилась, почему же это ее, собственно, удивило. Ну конечно, он должен бояться. Всякий бы на его месте испытывал страх. Ей самой было немножко неспокойно.
Сиделка похлопала Бенсона по плечу, кивнула доктору Росс и удалилась. Они остались наедине.
Некоторое время оба молчали. Бенсон смотрел на нее, она – на него. Ей хотелось дать Герхарду возможность сфокусировать телеобъектив, вмонтированный в потолок, и подготовить необходимое оборудование для стимуляции.
– Чем сегодня займемся? – спросил Бенсон.
– Мы хотим простимулировать ваши электроды, последовательно каждый, и посмотреть, что произойдет.
Он кивнул. Похоже, Бенсон воспринял это сообщение спокойно, но она уже научилась не доверять его спокойствию. Помолчав, он спросил:
– Будет больно?
– Нет.
– Ну и ладно. Поехали.
Герхард, восседая в соседней комнате на высоком табурете среди горящих зеленых датчиков, смотрел сквозь прозрачное стекло на Росс и Бенсона.
Рядом с ним стоял Ричардс. Он взял в руку микрофон, поднес к губам и тихо произнес:
– Серия стимуляций первая. Пациент Гарольд Бенсон. Одиннадцатое марта 1971 года.
Герхард посмотрел на четыре монитора перед собой. На одном мониторе высветилось изображение Бенсона крупным планом: во время сеанса стимуляции будет вестись видеозапись реакций пациента. Другой монитор высвечивал компьютерную схему сорока электродов – два параллельных ряда в мозговой ткани. По мере стимуляции каждого из сорока электродов соответствующая точка на мониторе начнет мерцать. Третий монитор показывал осциллограмму электрошока после его подачи. Диаграмма работы крошечного компьютера Бенсона изображалась на четвертом мониторе. Этот монитор тоже загорится во время стимуляций.
В соседнем помещении Росс говорила пациенту:
– Вы почувствуете различные ощущения. Некоторые из них, может быть, окажутся довольно приятными. Мы просим вас сообщить нам, что вы чувствуете. Хорошо?
Бенсон кивнул.
– Электрод один, пять милливольт, пять секунд, – скомандовал Ричардс и нажал кнопку. Компьютерная диаграмма показала, что цепь замкнулась, и электрический разряд побежал по сложной электронной паутине плечевого компьютера Бенсона. Ричардс и Герхард наблюдали за Бенсоном через односторонне прозрачное стекло.
– Занятно, – сказал Бенсон.
– Что? – спросила Росс.
– Ощущение…
– Вы можете его описать?
– Ну, это что-то вроде того, как ешь бутерброд с ветчиной.
– Вы любите бутерброды с ветчиной?
Бенсон пожал плечами.
– Не особенно.
– Вы голодны?
– Не особенно.
– Еще что-нибудь чувствуете?
– Нет. Только вкус бутерброда с ветчиной. – Он улыбнулся. – На куске ржаного хлеба.
Герхард, восседающий за контрольным пультом, кивнул. Первый электрод стимулировал воспоминания.
– Электрод номер два, пять милливольт, пять секунд, – сказал Ричардс.
– Мне надо в туалет, – заявил Бенсон.
– Это пройдет, – отозвалась Росс.
Герхард отвернулся от контрольного пульта, отпил кофе и продолжал наблюдать за собеседованием.
– Электрод номер три, пять милливольт, пять секунд.
Этот разряд не возымел на Бенсона никакого эффекта. Бенсон тихо рассказывал Росс об общественных туалетах в ресторанах, отелях и аэропортах.
– Попробуй еще, – сказал Герхард. – Добавь пять.
– Повторяю: электрод номер три, десять милливольт, пять секунд, – сказал Ричардс. На мониторе вспыхнула цепь, замкнутая на третий электрод. Опять нулевой эффект.
– Переходи к четвертому, – сказал Герхард и записал в тетрадь: "№ 1 – подавлен, память (бутербр, с ветчиной).
№ 2 – полн, мочевой пузырь № 3 – никаких субъективных изменений № 4 -…"
Он поставил тире и стал ждать. Проверка всех сорока электродов, похоже, займет порядочно времени, но ему было интересно наблюдать за происходящим. Хотя разные электроды производили поразительно различные действия, все же соседние электроды генерировали сходные ощущения. Это было неоспоримым доказательством плотности мозга, который кто-то однажды назвал самой сложной структурой познанной реальности. И ведь верно: в одном человеческом мозге втрое больше клеток, чем людей на земле. Такую плотность трудно себе вообразить. На раннем этапе работы в ЦНПИ Герхард добился у руководства разрешения рассечь человеческий мозг. Он корпел над ним несколько дней, обложившись нейроанатомическими учебниками. Для рассечения мозговой ткани он воспользовался традиционным инструментом – тупой деревянной палочкой, которой разгребал похожую на мягкий сыр серую массу. Он терпеливо и осторожно погружался все глубже и глубже и в итоге ничего не нашел. Мозг оказался не похож ни на печень, ни на легкие. Невооруженному глазу он представлялся однородным и неинтересным, не выдавая своей истинной роли в организме. Мозг был слишком тонким органом, слишком сложным. Слишком плотным.